Одиннадцатая заповедь Джеффри Арчер Коннор Фицджеральд – образцовый американец, кавалер Почетной медали Конгресса, хороший семьянин. Но последние двадцать восемь лет он ведет двойную жизнь: мало кто знает, что он – сверхсекретный агент ЦРУ. Совсем скоро Фицджеральд уходит в отставку. Ему осталось выполнить одно, последнее задание. В такой операции он никогда еще не участвовал, и никогда прежде ставки не были столь высоки. Джеффри Арчер Одиннадцатая заповедь Десять заповедей известны всем. Но для агента ЦРУ Коннора Фицджеральда есть еще и своя, одиннадцатая заповедь: «Не попадайся!» 1 Как только он открыл дверь, сработала сигнализация. Подобная ошибка была бы простительна для человека неопытного, но Коннор Фицджеральд слыл среди коллег профессионалом из профессионалов. Фицджеральд знал, что, прежде чем полиция Боготы отреагирует на кражу со взломом в районе Сан-Викторина, пройдет несколько минут. До начала ежегодного футбольного матча с Бразилией оставалось еще около двух часов, но половина телевизоров в Колумбии была уже включена. Если бы Фицджеральд проник в ломбард во время игры, полицейские не обратили бы внимания на сработавшую сигнализацию до окончания матча. Но у него были свои планы на эти полтора часа. В соответствии с ними полиция должна будет на протяжении нескольких дней гоняться за собственной тенью. И пройдут недели, если не месяцы, прежде чем до кого-нибудь дойдет истинное значение той субботней кражи. Сигнализация продолжала звенеть. Фицджеральд закрыл за собой дверь служебного входа и быстрым шагом направился через хранилище к торговому залу ломбарда, не обращая внимания на ряды наручных часов и изумруды в полиэтиленовых пакетиках. Он отодвинул в сторону отделявшую хранилище занавеску и остановился перед прилавком. На подставке в центре витрины лежал потертый кожаный кейс. Полустершиеся золотые буквы на его крышке складывались в инициалы «DVR». Закладывая сегодня утром этот шедевр, Фицджеральд сказал ломбардщику, что не собирается возвращаться в Боготу и поэтому можно сразу выставить товар на продажу. Фицджеральда не удивило, что изделие уже находилось в витрине. Во всей Колумбии вряд ли можно было бы сыскать что-нибудь подобное. Он перелез через прилавок и ступил в витрину. Взгляд влево, взгляд вправо, чтобы убедиться, что его не видит никто из случайных прохожих. На улице никого не было. Фицджеральд снял кейс с подставки, перепрыгнул через прилавок и быстро направился к хранилищу. Раздвинув занавеску, он в несколько прыжков добежал до закрытой двери. Посмотрел на часы. Сигнализация работала уже девяносто восемь секунд. Он вышел в переулок, прислушался, повернул направо и спокойно пошел к улице Каррера-Септима. Выйдя на тротуар, Коннор Фицджеральд огляделся, перешел на другую сторону и скрылся за дверью ресторана. Там вокруг большого телевизора сидела группа шумных футбольных болельщиков. Коннор сел за угловой столик, но никто не обратил на него внимания. Ему не очень хорошо был виден телевизионный экран, зато он отлично различал все, что происходит на другой стороне улицы. Вечерний бриз колыхал над дверями ломбарда побитую временем вывеску «X. Эскобар. Основано в 1946». Через несколько минут у дверей ломбарда, взвизгнув тормозами, остановилась полицейская машина. Увидев, как двое полицейских вошли в здание, Фицджеральд встал из-за стола и через черный ход вышел на параллельную улицу, где по случаю субботнего вечера все было тихо и спокойно. Остановив такси, он сказал с сильным южноафриканским акцентом: «"Эль Бельведере" на Плаза де Боливар». Шофер кивнул и включил радио. Фицджеральд вновь посмотрел на часы. Семнадцать минут второго. Он отставал от своего графика на пару минут. Выступление уже, наверное, началось, но оно, как всегда, продлится намного дольше запланированных сорока минут. Так что у него вполне достаточно времени, чтобы выполнить задание, ради которого он, собственно, и оказался в Боготе. Он подвинулся на несколько сантиметров вправо, чтобы шофер мог получше разглядеть его в зеркало заднего вида. Когда полиция начнет расследование, возникнет необходимость в том, чтобы все, видевшие Фицджеральда в этот день, дали бы примерно следующее описание: белый мужчина, за 50, рост сантиметров 185, вес около 95 килограммов, небрит, темные, непослушные, вьющиеся волосы, одет как иностранец, говорит с иностранным акцентом, но не американец. Он надеялся, что хотя бы один из них сможет определить его носовой южноафриканский выговор. Фицджеральду всегда хорошо удавалось копировать речевые особенности. В старших классах у него часто бывали неприятности из-за того, что он передразнивал учителей. Такси остановилось у «Эль Бельведере». Фицджеральд расплатился банкнотой в 10 ООО песо и выскочил из машины, прежде чем таксист успел поблагодарить его за столь щедрые чаевые. Фицджеральд взбежал по ступеням отеля. В вестибюле он направился прямо к лифтам, поднялся на 8-й этаж, прошел по коридору к комнате № 807 и открыл дверь электронным ключом. Повесив с внешней стороны табличку «Просьба не беспокоить», он закрыл дверь и запер ее на ключ. Он еще раз взглянул на часы: без двадцати четырех минут два. По его расчетам, полицейские должны были уже уехать из ломбарда, решив, что тревога была ложной. Они позвонят Эскобару, скажут, что, похоже, все в порядке, и предложат связаться с ними в понедельник, если обнаружится, что что-то пропало. Однако задолго до этого Фицджеральд вернет потрепанный кожаный кейс обратно в витрину. В понедельник утром Эскобар сообщит лишь о пропаже нескольких пакетиков с необработанными изумрудами, которые экспроприировали полицейские, уходя из магазина. Сколько же времени понадобится Эскобару, чтобы обнаружить другую пропажу? День? Неделя? Месяц? Фицджеральд решил оставить оригинальную подсказку, чтобы ускорить этот процесс. Фицджеральд взял с прикроватной тумбочки пульт дистанционного управления и включил телевизор. Лицо Рикардо Гусмана заполнило собой весь экран. Гусман – фаворит предстоящих президентских выборов – по совместительству возглавлял картель, контролирующий восемьдесят процентов поставок кокаина в Нью-Йорк. Годовой оборот наркосиндиката превышал миллиард долларов. – Первым моим шагом на посту президента будет национализация всех компаний, контрольный пакет акций которых принадлежит американцам. Толпа, собравшаяся у здания Конгресса на Плаза де Боливар, встретила это заявление одобрительным гулом. Фицджеральд прикинул, что Гусман будет говорить еще минут шесть. Он успел побывать по меньшей мере на дюжине выступлений Гусмана – в переполненных залах, в полупустых барах, на уличных перекрестках. Коннор перетащил кожаный кейс с кровати к себе на колени. – Антонио Эррера – не либеральный кандидат, – шипел Гусман. – Он – американский кандидат. Он говорит лишь то, что диктуют ему из Овального кабинета Белого дома. Эррера был действующим вице-президентом и основным соперником Гусмана на выборах. Толпа и это заявление встретила одобрительными криками. Фицджеральд открыл кейс и посмотрел на винтовку «Ре-мингтон-700». – Откуда у американцев столько наглости, чтобы предполагать, что мы всегда будем поступать так, как они считают нужным? – орал Гусман. – Да просто у них на службе состоит его величество доллар. К черту доллары! Толпа воодушевилась еще больше, когда кандидат достал из бумажника однодолларовую купюру и порвал ее на мелкие кусочки. Фицджеральд извлек из кейса стеклопластиковый приклад. – Через две недели граждане Колумбии получат возможность заявить о своих взглядах всему миру! – Четыре минуты, – пробормотал Фицджеральд, достал из углубления стальной ствол и накрепко привинтил его к прикладу. Тот встал на место идеально. – Не пройдет и года, как я заставлю американцев разговаривать с Колумбией на равных, а не как со страной «третьего мира». Толпа взревела. Фицджеральд вынул из кейса снайперский прицел «Леопольд-10Х» и вставил его в пазы на верхней части ствола. – Когда я стану вашим президентом… Фицджеральд осторожно прижал к плечу приклад винтовки. Ощущение как при встрече со старым другом. Так и должно быть: каждая деталь была вручную подогнана. Он навел прицел на изображение на телевизионном экране и сфокусировал его в двух с половиной сантиметрах над сердцем кандидата. Три минуты. Фицджеральд сделал глубокий выдох, опустил винтовку и встал с дивана. Через девяносто секунд Гусман перейдет к ритуальным проклятиям в адрес американского президента Тома Лоренса. Фицджеральд вытащил из кожаного кармашка в крышке кейса патрон с разрывной пулей. Затем переломил винтовку надвое, загнал патрон в патронник и с лязгом поставил ствол на место. – Для граждан Колумбии это будет последняя возможность прервать череду преследующих нас неудач! – кричал Гусман. – Одна минута, – прошептал Фицджеральд. Он не торопясь подошел к большому двустворчатому окну, отодвинул тюлевые занавески и посмотрел на другую сторону площади Плаза де Боливар, где сейчас выступал кандидат в президенты. – Да здравствует Колумбия! – кричал Гусман. «Да здравствует Колумбия!» – эхом отвечала ему беснующаяся толпа. Фицджеральд толкнул створки окна, и комната наполнилась ревом собравшихся внизу людей. Он во второй раз медленно поднял «Ремингтон-700». Взгляды людей на площади были прикованы к кандидату, который громко выкрикнул: «Боже, храни Колумбию!» Приветствуя своих сторонников, повторявших вслед за ним: «Боже, храни Колумбию!», Гусман поднял вверх обе руки. Шум стал еще оглушительнее. Так он стоял несколько секунд – Гусман проделывал это в конце каждой своей речи. И, как всегда, на протяжении нескольких секунд он был абсолютно неподвижен. «Три… два… один», – отсчитал про себя Фицджеральд и мягко нажал на спуск. Гусман все еще улыбался, когда пуля разорвалась у него в груди. Через секунду он лежал на земле, как сорвавшаяся с ниток марионетка. Фицджеральд опустил винтовку, отделил ствол от приклада и быстро прикрыл окно. Он выполнил задание. Теперь главное было соблюсти одиннадцатую заповедь. – Следует ли мне выразить соболезнования вдове и семейству Рикардо Гусмана? – спросил Том Лоренс. – Нет, господин президент, – ответил госсекретарь Ларри Харрингтон. – Я полагаю, с этим прекрасно справится мой заместитель. Теперь, похоже, президентом Колумбии станет Антонио Эррера. Так что вам придется иметь дело именно с этим человеком. Президент кивнул. – Если у вас есть минутка, – продолжил Ларри Харрингтон, – я более подробно обрисую вам нашу нынешнюю политику по отношению к Колумбии. Может статься, журналисты спросят вас, не замешано ли здесь… Президент уже собирался прервать Ларри, когда в кабинет вошел Энди Ллойд. «Значит, уже одиннадцать», – подумал Том Лоренс. С тех пор как он назначил Ллойда главой своей администрации, часы ему стали не нужны. – Потом, Ларри, – сказал президент. – Пресс-конференция посвящена законопроекту о разоружении, и я очень сомневаюсь, что журналистов заинтересует смерть кандидата в президенты Колумбии, страны, которую многие американцы – надо это признать – даже не сумеют найти на карте. Ларри Харрингтон промолчал. Он не посчитал нужным напоминать президенту, что большинство американцев до сих пор не знает, где на карте Вьетнам. Президент раскрыл голубую папку с надписью «Срочно» и принялся просматривать вопросы, которые, по мнению главы его аппарата, будут, скорее всего, заданы на пресс-конференции: сколько денег налогоплательщиков вы предполагаете сэкономить, если закон будет принят? Сколько рабочих мест потеряют американцы в результате его принятия? Лоренс остановился на седьмом вопросе: не является ли этот законопроект очередной уступкой со стороны Америки? Он посмотрел на главу своего аппарата: – Иногда мне кажется, Энди, что мы все еще живем на Диком Западе – если судить по реакции на законопроект некоторых конгрессменов. – Согласен, сэр. Но, как вам известно, сорок процентов американцев считают, что русские – главная угроза для Америки, а почти тридцать процентов полагают, что мы будем воевать с Россией еще при их жизни. Лоренс выругался и запустил руку в свои густые, раньше времени поседевшие волосы. Он продолжил читать список вопросов и снова остановился, дойдя до девятнадцатого номера. – Ведь у Виктора Зеримского нет шансов стать следующим президентом России? – Вероятнее всего, нет, – ответил Энди Ллойд. – Но, по последним опросам, он поднялся на третье место. Он все еще далеко отстает от премьер-министра Чернопова и генерала Бородина, но его твердая позиция в отношении организованной преступности дает ему надежду их догнать. – Слава Богу, выборы еще не скоро. Если бы у фашиста Зеримского был хоть малейший шанс стать следующим президентом России, законопроект по разоружению не прошел бы даже первого чтения. Ллойд кивнул, а президент продолжил чтение вопросов. Дойдя до последнего, он сказал: – Интуиция подсказывает мне, что, если Чернопов пообещает избирателям тратить на здравоохранение больше, чем на оборону, большинство проголосует за него. – Возможно, вы и правы, – сказал Ллойд. – Но вы должны отдавать себе отчет в том, что, если будет избран Зеримский, он сразу начнет модернизировать русский ядерный арсенал. Строительство новых больниц для Зеримского – дело десятое. – Это уж точно, – проговорил Лоренс. – Но поскольку у этого маньяка нет никаких шансов на избрание… Энди Ллойд хранил молчание. Коннор Фицджеральд знал, что его судьбу решат ближайшие двадцать минут. Он взглянул на телевизионный экран: люди во все стороны бежали с площади, шумная экзальтация сменилась паникой. Фицджеральд извлек из винтовки гильзу и положил на предназначенное ей место в кожаном кейсе. Сообразит ли ломбардщик, что один из патронов был использован? Фицджеральд уложил на место прицел, ствол и приклад. Бросил последний взгляд на телеэкран и увидел, что на площадь вливаются все новые и новые отряды полиции. Коннор схватил кейс, открыл дверь номера и выглянул в коридор. Он посмотрел в одну, потом в другую сторону и быстрым шагом направился к грузовому лифту. Фицджеральд несколько раз нетерпеливо нажал маленькую белую кнопку в стене. Когда тяжелые двери раздвинулись, он лицом к лицу столкнулся с молоденьким официантом, в руках у которого был большой, тяжелый поднос. – Нет, сеньор, сюда нельзя, – попытался было объяснить официант, но Фицджеральд пролетел мимо него и ударил по кнопке с надписью «Подвал». Двери закрылись очень быстро, и официант так и не успел объяснить ему, что этот лифт обслуживает только кухню. В подвале Фицджеральд ловко заскользил среди уставленных закусками столов из нержавейки. Он проскочил сквозь вращающиеся двери в дальнем конце кухни, прежде чем кто-либо из персонала успел сделать ему замечание, и пробежал по слабо освещенному коридору – почти все лампочки он вывернул прошлой ночью – к массивной двери, ведущей в подземный гараж. В гараже он сразу направился к черному «фольксвагену», припаркованному в самом темном углу. Открыв дверцу автомобиля, он сел за руль, засунул кожаный кейс под пассажирское сиденье и включил зажигание. Выехав из гаража, Фицджеральд повернул налево и на небольшой скорости покинул район Плаза де Боливар. Вдруг он услышал позади пронзительный вой сирены. Бросив взгляд в зеркало заднего вида, Коннор увидел, что прямо на него несутся две полицейские машины с включенными мигалками. Он прижался к обочине, и они пролетели мимо. Под их прикрытием машина «скорой помощи» увезла с места происшествия бездыханное тело Гусмана. На ближайшем перекрестке он свернул налево и начал свой долгий кружной путь к ломбарду. Через двадцать четыре минуты Фицджеральд припарковался в переулке позади ломбарда. Выходя, он не стал запирать машину, поскольку рассчитывал снова оказаться в ней менее чем через две минуты. Как и в первый раз, сработала сигнализация. Но сейчас на нее можно было не обращать внимания. Полицейским не до этого: они либо находятся на стадионе, где через полчаса начнется футбольный матч, либо задерживают всех, кто не успел покинуть окрестности Плаза де Боливар. Фицджеральд закрыл за собой дверь. Во второй раз за день он быстро пересек помещение ломбарда и вернул потрепанный кожаный кейс на его законное место в витрине. Сколько времени пройдет, прежде чем Эскобар обнаружит, что одним из шести патронов кто-то воспользовался и в чемоданчике лежит лишь стреляная гильза? А обнаружив, даст ли он знать об этом полиции? Не прошло и полутора минут, как Фицджеральд снова сидел за рулем «фольксвагена». Он двинулся в сторону аэропорта, вслед ему несся звон сигнализации. На скоростной магистрали Фицджеральд перестроился в средний ряд и поехал с положенной здесь скоростью. Он свернул к аэропорту, но потом, метров через четыреста, съехал с трассы на стоянку отеля «Сан-Себастьян». Открыв бардачок, он извлек оттуда южноафриканский паспорт со множеством виз и, чиркнув спичкой – фирменный коробок Фицджеральд прихватил в «Эль Бельведере», – поджег Дирка ван Ренсберга. Когда огонь подобрался к пальцам, он открыл дверцу автомобиля, бросил остатки паспорта на землю и затоптал пламя, предварительно удостоверившись, что южноафриканский герб все еще узнаваем. Положив спички на пассажирское сиденье, он достал с заднего сиденья чемодан и захлопнул дверцу. У парадного входа гостиницы он выбросил останки Дирка ван Ренсберга в урну. Фицджеральд протиснулся сквозь вращающиеся двери вслед за группой японских бизнесменов и под их прикрытием добрался до лифта. Он оказался единственным пассажиром, вышедшим на третьем этаже, и быстрым шагом направился к 347-му номеру. Положив чемодан на кровать, он посмотрел на часы: час семнадцать до вылета. Прежде чем скрыться за дверью ванной, где он собирался избавиться от недельной щетины, Фицджеральд снял пиджак и бросил его на единственный в комнате стул. Двадцать минут ушло на то, чтобы горячий душ вернул его волосам их естественную волнистость и рыжеватость. Вернувшись в спальню, Фицджеральд надел чистое белье, выдвинул ящик комода и, пошарив рукой, нащупал пакет, приклеенный скотчем к дну верхнего ящика. Он не появлялся здесь уже несколько дней, но у него не было опасений по поводу того, что кто-то обнаружит его тайник. Фицджеральд разорвал коричневый конверт и быстро проверил, все ли на месте: еще один паспорт, уже на третье имя, пятьсот долларов старыми купюрами и билет первого класса до Кейптауна. Пять минут спустя Фицджеральд шагал по гостиничному вестибюлю. Он был уверен, что никто ни в чем не заподозрит мужчину в синей джинсовой рубашке, спортивной куртке и серых фланелевых брюках. К стойке портье он подходить не стал – восемь дней назад он заплатил за номер вперед наличными. Через несколько минут к подъезду подкатил автобус, совершавший челночные рейсы между гостиницей и аэропортом. Фицджеральд посмотрел на часы. Оставалось сорок три минуты до вылета. Прибыв в аэропорт, он не удивился, что рейс 63 компании «Аэроперу» на Лиму задерживается уже больше чем на час. Несколько полицейских в переполненном зале вылетов с подозрением ощупывали глазами всех пассажиров. И хотя его несколько раз останавливали и задавали разные вопросы, в конце концов ему было позволено проследовать к стойке, где регистрировали пассажиров на Буэнос-Айрес и Кейптаун. Фицджеральд встал в очередь на паспортный контроль и повторил про себя свое новое имя. Пограничник раскрыл новозеландский паспорт и принялся изучать вклеенную туда фотографию, которая несла на себе печать несомненного сходства со стоявшим перед ним элегантно одетым мужчиной. Он вернул паспорт Алистеру Дугласу, инженеру-строителю из Крайстчерча, и разрешил ему пройти в зал ожидания. Вскоре объявили посадку. Стюардесса провела мистера Дугласа к его месту в салоне первого класса. – Не желаете ли бокал шампанского, сэр? Фицджеральд отрицательно покачал головой: – Нет, спасибо. А вот стакан воды был бы в самый раз, – ответил он, осваивая новозеландское произношение. Он пристегнул ремень, откинулся в кресле и сделал вид, будто читает иллюстрированный журнал. Самолет начал медленно разгоняться. Когда колеса «Боинга-727» наконец оторвались от земли, Фицджеральд в первый раз за этот день позволил себе расслабиться. Самолет набирал высоту, а Фицджеральд тем временем размышлял о том, что и как ему предстоит сделать в Кейптауне. – Говорит командир корабля, – вдруг раздался в динамиках мрачный голос. – Я должен сделать объявление, которое многих из вас очень расстроит. – Фицджеральд напрягся. Возвращение в Боготу не входило в его планы. – Друзья мои, сегодня в Колумбии день национального траура. К огромному сожалению, вынужден сообщить, что наша сборная проиграла бразильцам 1:2. По салону пронесся стон – неминуемое столкновение с ближайшей горой было бы для большинства пассажиров более приятным известием. Рядом с Фицджеральдом вновь возникла стюардесса: – Могу ли я принести вам выпить теперь, когда мы легли на курс, мистер Дуглас? – Спасибо, – сказал Фицджеральд. – Думаю, что не откажусь от предложенного вами бокала шампанского. Когда Том Лоренс вошел в зал, журналисты встали. – Президент Соединенных Штатов, – объявил пресс-секретарь на тот случай, если кто-то из присутствующих прибыл на встречу из другой галактики. Лоренс поднялся к трибуне. Он положил перед собой на пюпитр голубую папку Энди Ллойда и жестом пригласил собравшихся журналистов садиться. – Я счастлив объявить, – начал он, – о своем намерении направить в Конгресс законопроект, обещанный мною американскому народу во время предвыборной кампании. Далее президент напомнил, что одобрение нового законопроекта позволит тратить больше денег на долгосрочные программы в области здравоохранения. Как только Том Лоренс раскрыл голубую папку с возможными вопросами журналистов, со всех сторон раздались возгласы: – Господин президент! Он улыбнулся знакомому лицу в первом ряду. – Барбара, – сказал он, указывая на ветерана журналистики из Ю-пи-ай, давно уже обладавшую неотъемлемым правом открывать президентские пресс-конференции. Барбара Эванс поднялась со своего места: – Господин президент, можете ли вы официально заявить, что ЦРУ не причастно к убийству кандидата на пост президента Колумбии Рикардо Гусмана? По залу прокатился гул. Лоренс пожалел, что так необдуманно отмахнулся от предложения госсекретаря подробнее разъяснить американскую позицию в отношении Колумбии. – Я рад, Барбара, что вы задали этот вопрос, – сказал президент, и ни один мускул не дрогнул у него на лице. – Потому что я хочу, чтобы вы знали: пока президентом являюсь я, подобное предположение не должно даже возникать. Моя администрация никогда, ни при каких обстоятельствах не станет вмешиваться в демократический процесс в суверенном государстве. Прежде чем Эванс смогла задать второй вопрос, президент переключил свое внимание на мужчину в заднем ряду, которого, как он надеялся, президентские выборы в Колумбии не интересуют. Но когда он открыл рот, Лоренс подумал, что уж лучше бы его интересовала Колумбия. – Каковы шансы у вашего законопроекта стать законом в том случае, если следующим российским президентом станет Виктор Зеримский? На протяжении следующих сорока минут Лоренс отвечал на вопросы по законопроекту о разоружении. Однако время от времени кто-нибудь из журналистов прерывал плавное течение пресс-конференции просьбами прокомментировать роль ЦРУ в последних событиях в Южной Америке или поделиться мыслями о том, как он собирается строить свои взаимоотношения с Виктором Зеримским, если тот все-таки станет президентом России. Лоренс скомкал концовку пресс-конференции и быстрым шагом направился к Овальному кабинету. Когда Энди Ллойд догнал его, президент прорычал: – Мне надо срочно увидеться с государственным секретарем. И чтобы до конца этого часа директор ЦРУ прибыла ко мне на доклад. Если выяснится, что ЦРУ хоть как-то замешано в колумбийском убийстве, я от Хелен Декстер мокрого места не оставлю. Коннор Фицджеральд протянул паспорт австралийскому пограничнику. В первый раз за последние три недели он использовал свое настоящее имя. Пограничник в форме поставил в паспорт штамп и произнес: – Надеюсь, вам понравится в Австралии, мистер Фицджеральд. Коннор поблагодарил его и прошел на выдачу багажа. Вчера в Кейптауне у трапа самолета его встречал старый друг и коллега Карл Костер. Следующие два часа Карл слушал его рассказ, а потом они не спеша обедали, обсуждая развод Карла и то, чем сейчас занимаются Мэгги и Тара. Коннор чуть не опоздал на свой рейс в Сидней, поскольку они никак не могли оторваться от второй бутылки каберне урожая 1982 года. В «дьюти фри» он торопливо набрал жене и дочери подарков с хорошо заметными надписями «Сделано в Южной Африке». Даже по его паспорту невозможно было определить, что он прибыл в Кейптаун через Боготу, Лиму и Буэнос-Айрес. Теперь, сидя в ожидании багажа в сиднейском аэропорту, он задумался о жизни, которую вел на протяжении последних двадцати восьми лет. Коннор Фицджеральд вырос в семье, члены которой традиционно связывали свою жизнь с органами правопорядка. Дед со стороны отца, Оскар, на рубеже веков иммигрировал в Америку из Ирландии. По прибытии на новую родину он прямиком направился в Чикаго поступать на работу в тамошний департамент полиции, где уже служил его кузен. У Оскара было пятеро сыновей, и трое из них также служили в полиции Чикаго. Младший сын, отец Коннора, пошел работать в ФБР. Коннор родился в Чикаго 8 февраля 1951 года. Еще прежде, чем он пошел в школу, стало ясно, что из Коннора получится незаурядный футболист. По окончании школы он получил стипендию для обучения в Университете Нотр-Дам. Коннор Фицджеральд всегда был необыкновенно робок в присутствии женщин. И это неудивительно при отце, обязательно встававшем при появлении женщины, и почти святой матери. Все переменилось в течение нескольких дней в начале второго курса. Когда Коннор пришел на еженедельное собрание Ирландского танцевального клуба, она надевала туфли. Он не мог разглядеть ее лица, но это было не столь важно, поскольку он во все глаза уставился на ее длинные, стройные ноги. Будучи героем футбольных полей, он привык к тому, что девчонки пожирали его глазами, но сейчас та единственная, на которую он хотел произвести впечатление, не замечала даже самого факта его существования. К тому же ее партнером был Деклан О'Кейси, который в танцах не имел себе равных. Ноги у них обоих двигались с такой поразительной легкостью, о какой Коннор не мог даже и мечтать. Танцы закончились, а Коннору так и не удалось выяснить, как ее зовут. Хуже того, она ушла с Декланом прежде, чем он сумел изобрести повод быть ей представленным. В отчаянии он потащился за ними к женскому общежитию. У дверей она на прощание поцеловала Деклана в щеку. Когда Деклан ушел, Коннор принялся с непринужденным видом прогуливаться под окнами общежития. В конце концов ему удалось мельком увидеть ее в окне, но она сразу же задернула занавески, и он отправился восвояси. В течение недели он пытался собрать о ней как можно больше сведений, но узнал немного. Ее звали Мэгги Берк, она училась на первом курсе колледжа Св. Марии и занималась историей искусств. Деклан, как выяснилось, был не только лучшим танцором, но и очень талантливым математиком. В следующий четверг Коннор пришел в клуб самым первым. Когда Мэгги вышла из раздевалки в кремовой хлопчатобумажной блузке и короткой черной юбочке, он не знал, то ли смотреть в эти зеленые глаза, то ли любоваться этими длинными ногами. И опять Мэгги весь вечер танцевала с Декланом, а Коннор в одиночестве молча сидел у стены. После заключительного танца он, как и накануне, тайком проследовал за ними до общежития. Там они долго болтали, а потом Деклан был удостоен еще одного поцелуя в щеку и удалился. Коннор плюхнулся на скамейку под окном Мэгги и молча смотрел на него. Он решил дождаться того момента, когда она будет зашторивать окна, но вскоре заснул. Ему снилось, что Мэгги стоит перед ним в пижаме и махровом халате. Он проснулся, глядя на нее ничего не понимающим взором, вскочил и торопливо протянул ей руку: – Привет, меня зовут Коннор Фицджеральд. – Я знаю, – сказала она, отвечая на рукопожатие. – Меня зовут Мэгги Берк. Можно присесть? С этого момента Коннор никогда больше не смотрел на других женщин. Они поженились через две недели после того, как Мэгги с отличием закончила университет. Но их медовый месяц длился лишь четыре дня – в июле 1972 года младший лейтенант Фицджеральд отбыл во Вьетнам. Производство в лейтенанты, вьетконговский плен, побег, в ходе которого он спас жизнь другому человеку, – теперь все это казалось очень далеким прошлым. Через пять месяцев после возвращения домой президент США вручил Коннору Фицджеральду Почетную медаль Конгресса. Несмотря на полтора года во вьетнамском плену, Коннор был счастлив – он остался в живых и смог вернуться к Мэгги и дочери Таре, которая родилась, пока он был во Вьетнаме. Вернувшись с войны, Коннор начал искать работу. Он уже прошел собеседование в чикагском отделении ЦРУ, когда бывший командир взвода капитан Крис Джексон пригласил его в специальное подразделение, создаваемое в Вашингтоне. Коннора предупредили, что его деятельность будет иметь такой характер, что он никогда не сможет обсуждать ее ни с кем, в том числе и с собственной женой. Когда Мэгги неожиданно предложили работу в приемной комиссии Джорджтаунского университета, Коннор понял, как тверд был Джексон в намерении заполучить его в свое подразделение. И он поступил менеджером-стажером в «Мэриленд иншуранс». Именно тогда и началась его двойная жизнь. – Вы полагаете, я поверю, что ЦРУ даже не знало о готовившемся покушении? – Совершенно верно, сэр, – ответствовала директор ЦРУ Хелен Декстер. Президент принялся мерить шагами Овальный кабинет – это, как он понял вскоре после вступления в должность, давало ему больше времени на раздумья и заставляло посетителей почувствовать себя не в своей тарелке. Большинство людей, оказавшись в Овальном кабинете, заметно нервничали. Но даже если бы в Розовом саду взорвалась бомба, Хелен Декстер, вероятно, отреагировала бы на это лишь едва заметным движением бровей. На своем посту она пережила трех президентов, каждый из которых, по слухам, предпринимал попытки отправить ее в отставку. – Когда мне позвонил мистер Ллойд и сказал, что вам требуется более полная информация, – сказала Декстер, – я приказала своему заместителю Нику Гутенбергу связаться с нашими людьми в Боготе и провести тщательное расследование субботнего происшествия. Доклад Гутенберга был готов еще вчера. – Она похлопала рукой по лежавшей у нее на коленях папке. На Хелен Декстер был элегантный темный костюм, под которым виднелась простенькая кремовая блузка. Драгоценности она надевала очень редко. Президент Форд, назначая ее, тридцатидвухлетнюю, на пост заместителя директора ЦРУ, думал, что это временно – лишь бы потрафить феминистскому лобби за несколько недель до выборов 1976 года. Но где он теперь, этот Форд? Карьера Декстер в Управлении началась в оперативном отделе. К тому времени, как ее назначили заместителем директора, она нажила больше врагов, нежели друзей. Однако шли годы, и враги куда-то исчезали – были уволены или досрочно выходили в отставку. Ей только-только исполнилось сорок, когда она стала директором ЦРУ. «Вашингтон пост» писала тогда, что Декстер пробила брешь в непробиваемой стене, но это не мешало букмекерам делать ставки на то, сколько дней она просидит в своем кресле. Теперь уже ставили на то, сможет ли она заправлять в ЦРУ дольше, чем Эдгар Гувер – в ФБР. Энди Ллойд неоднократно предупреждал Лоренса, что, если тому когда-либо вздумается убрать Декстер, для этого потребуется компромат самой убойной силы. Президент был согласен с мнением главы своей администрации. Но сейчас интуиция подсказывала ему, что, если ЦРУ замешано в убийстве Рикардо Гусмана и даже не потрудилось поставить его в известность об этом, он в течение нескольких дней сможет избавиться от Декстер. Он вернулся к своему креслу и нажал укрытую под столешницей кнопку. Теперь Энди сможет услышать их разговор прямо сейчас или потом прослушать пленку. Лоренс понимал, что Декстер об этом догадывается. Он подозревал, что ставшая притчей во языцех дамская сумочка, всегда висевшая у нее на плече, уже записывает все, о чем говорится в Овальном кабинете. Тем не менее ему нужно было зафиксировать и свою версию событий. – Поскольку вы, судя по всему, очень хорошо информированы, – сказал президент, усаживаясь, – быть может, и меня вы более подробно проинформируете о том, что же все-таки произошло в Боготе. Хелен Декстер, не прореагировав на его сарказм, открыла папку с надписью «Ознакомить президента лично». – Из нескольких достоверных источников получено подтверждение того, что убийство совершено стрелком-одиночкой, – прочитала она. – Назовите хотя бы один из ваших источников, – перебил ее президент. – Наш атташе по культуре в Боготе, – ответила директор. Лоренс недовольно поднял бровь. Половина культурных атташе в американских посольствах по всему миру работают на ЦРУ. Они гонят информацию напрямую в Лэнгли к Хелен Декстер без ведома своих послов, не говоря уже о госдепартаменте. Большинство из них не отличит Баха от Фейербаха, а рококо – от рок-н-ролла. Президент вздохнул: – Ну, а он что думает? Кто нанял киллера? Декстер достала из папки фотографию и протянула ее президенту. На ней был хорошо одетый, по виду преуспевающий мужчина среднего возраста. – Карлос Велес, – сказала Декстер. – Он возглавляет второй по могуществу колумбийский наркосиндикат. Гусман контролировал самый могущественный. – Велесу предъявлено обвинение? – К сожалению, он был убит при невыясненных обстоятельствах буквально через несколько часов после того, как полиция получила ордер на его арест. – Как кстати. А у исполнителя есть имя? Или же он тоже скончался через несколько мгновений после выдачи постановления о его… – Нет, сэр, он жив и здоров, – сказала Декстер. – Его зовут Дирк ван Ренсберг. Южноафриканец. После убийства залег на дно. – Что-нибудь известно о передвижениях Ренсберга после убийства? – Сообщают, что он вылетел в Лиму под именем Алистера Дугласа, затем пересел на рейс в Буэнос-Айрес, воспользовавшись тем же паспортом. Дальше следы теряются. – И я сомневаюсь, что вы когда-нибудь его найдете. – Господин президент, не стоит быть таким пессимистом и так недооценивать ЦРУ. – Ладно, – сказал Лоренс. – В данном конкретном случае я не намерен спускать дело на тормозах. Когда мы встретимся в следующий раз, вам, возможно, придется изучить мой собственный доклад. – Буду ждать с нетерпением, – сказала Декстер, поднимаясь со своего места. Она положила папку на стол президенту и молча вышла из кабинета. Через минуту в кабинете появился Энди Ллойд. – Я не верю ни одному ее слову, – сказал президент руководителю своего аппарата. – Остается надеяться только на то, что мы нагнали на нее страху и больше она не посмеет творить ничего подобного, пока я сижу в Белом доме. – Я бы не стал за это ручаться, господин президент. – Но я ведь не могу нанять киллера, чтобы от нее избавиться? Так что мне, по вашему мнению, следует предпринять? – Я полагаю, что у вас, господин президент, есть два пути. Либо вы ее увольняете и при этом сталкиваетесь с неизбежным сенатским расследованием, либо смиряетесь с поражением, соглашаетесь с ее версией событий и ждете следующего раза, когда ее можно будет прижать посильнее. – По-моему, существует и третий вариант, – тихо произнес президент. Ллойд внимательно его слушал. Вскоре ему стало ясно, что президент уже давно думает над тем, как бы убрать Хелен Декстер с поста директора ЦРУ. Коннор Фицджеральд приводил в порядок свои мысли, когда транспортер начал выплевывать на свет божий багаж пассажиров кейптаунского рейса. Наконец появился и его чемодан. Коннор поднял его и направился к таможне. В зале прилетов он сразу заметил в толпе встречающих жену и дочь. Он ускорил шаг и улыбнулся двум обожаемым им женщинам. – Ну, как ты здесь, любимая? – обнял он жену. – Я всегда заново рождаюсь, когда ты благополучно возвращаешься с задания, – прошептала она. Он попытался сделать вид, что не расслышал слово «благополучно», отстранил жену и повернулся к дочери. Она была чуть выше матери, с такими же длинными рыжими волосами и сияющими зелеными глазами. Единственное дитя смачно поцеловало Коннора в щеку, и он сразу почувствовал себя помолодевшим на десять лет. – Ну как Южная Африка? – поинтересовалась Мэгги. – После смерти Манделы жить там стало еще опаснее, – ответил Коннор. Как же часто Коннору хотелось сказать Мэгги всю правду! Он всегда пытался убедить себя в том, что ей самой лучше ничего не знать. Однако, когда она случайно роняла слова типа «задание» и «благополучно», он понимал, что Мэгги и так знает слишком много. Но вскоре ложь прекратится. Богота была его последним заданием. Он собирался переговорить кое с кем по поводу повышения, и в случае успеха стало бы значительно меньше командировок. Из здания аэропорта они вышли в теплое австралийское лето и направились к автомобильной стоянке. 2 Энди Ллойд остановил такси. – Кафе «АВ», на Нью-Йорк-авеню, – сказал он шоферу. Машина свернула налево, на Пенсильвания-авеню, а затем направилась на север по Шестой улице. Ллойд пытался привести хоть в какой-нибудь порядок роившиеся у него в голове мысли. Он был благодарен таксисту за то, что тот молчал и не высказывался по поводу правительства вообще и по поводу президента в частности. Свернув налево, на Нью-Йорк-авеню, такси скоро остановилось. Ллойд протянул водителю десятку и, не дожидаясь сдачи, вылез из машины. Он очутился под красно-бело-зеленым – цветов итальянского флага – навесом и толкнул дверь. Ллойд испытал некоторое облегчение от того, что в заведении было пусто. Лишь в дальнем углу за столиком сидел мужчина и вертел в руках полупустой стакан томатного сока. На нем был дорогой модный костюм. Несмотря на атлетическое телосложение, мужчина выглядел старше своего возраста, о котором Ллойд узнал из его личного дела, – его старила преждевременная лысина. Их взгляды встретились. Мужчина кивнул. Ллойд подошел к столику и присел. – Меня зовут Энди… – начал было он. – Меня интересует не то, кто вы такой, а почему со мной вдруг захотел встретиться глава президентской администрации, – перебил его Крис Джексон. – А в какой области вы специализируетесь? – поинтересовался Стюарт Маккензи. Мэгги бросила взгляд на мужа, зная, что ему не понравится такая назойливость. Коннор понял: Тара, должно быть, не предупредила своего нового приятеля о том, что вопросов об отцовской работе задавать не следует. Вплоть до этого момента Коннор получал истинное удовольствие от обеда. Рыбу, судя по всему, выловили всего за несколько часов до того, как они заняли угловой столик в этом маленьком пляжном кафе в Кронулле. Фрукты не подозревали о существовании консервантов и консервных банок. И пиво, которого ни за какие деньги не достать в Вашингтоне. Он глотнул кофе, откинулся на спинку стула и стал наблюдать за серфингистами, катавшимися в какой-нибудь сотне метров от них. Он жалел, что не открыл для себя этот вид спорта лет двадцать назад. Хотя Коннор никогда и никого не счел бы подходящей парой для своей дочери, он вынужден был признать, что на протяжении нескольких последних дней не без удовольствия общается с этим молодым адвокатом. – Я работаю в страховом бизнесе, – ответил он, понимая, что уж об этом-то Тара наверняка Стюарту сказала. – Да, Тара говорила, но она не вдавалась в подробности. Коннор улыбнулся: – Это потому, что я специализируюсь в делах, связанных с похищениями людей, и отношусь к вопросам конфиденциальности не менее трепетно, чем юристы. Он рассчитывал, что подобное объяснение предотвратит дальнейшие расспросы со стороны молодого австралийца. На всякий случай Мэгги поднялась со своего места и сказала, обращаясь к Коннору: – Пойду поплаваю. Никто не составит мне компанию? – Нет, но я хочу еще раз прокатиться на доске, – сказала Тара. Она поняла, что к чему, и поспешила помочь матери прекратить допрос. Она схватила Стюарта за руку. – Пошли, супермен. Я предоставлю тебе возможность героически спасти меня. Стюарт вскочил, и они побежали к бурунам прибоя. – Милый молодой человек, – сказала Мэгги, когда они с Коннором, взявшись за руки, тоже направились к воде. Мэгги вспомнила первые годы их совместной жизни и улыбнулась. Когда Коннор поступил в «Мэриленд иншуранс», Мэгги была удивлена. Она всегда думала, что Коннор, как и его отец, пойдет в органы. Только потом он объяснил, на кого будет работать. Не вдаваясь в подробности, Коннор рассказал ей о работе секретного агента-нелегала. Все эти годы она свято хранила его тайну, хотя иногда испытывала чувство неловкости от того, что не могла говорить о работе мужа с подругами. Мэгги, однако, решила для себя, что это неудобство – ерунда по сравнению с тем, через что приходится проходить многим другим женщинам, чьи мужья дома только и говорят о работе. О чем они предпочитают не распространяться, так это о своих походах на сторону. Для Тары она по-настоящему хотела лишь одного: чтобы однажды в ее жизни появился человек, готовый провести всю ночь на скамейке ради того, чтобы увидеть, как она задергивает занавеску. Крис Джексон закурил и внимательно выслушал посланца Белого дома, ни разу не попытавшись его прервать. Энди Ллойд наконец подошел к концу заготовленной заранее речи, глотнул минеральной воды и стал ждать вопросов бывшего заместителя директора ЦРУ. Джексон погасил сигарету. – Почему вы решили, что я возьмусь за это задание? Ллойд ответил не лукавя: – Мы знаем, что вы оставили свой пост в ЦРУ из-за… расхождения во мнениях с Хелен Декстер. Уйдя в отставку восемь месяцев назад, вы до сих пор не можете найти работу, которая соответствовала бы вашей квалификации. Мы подозреваем, что Декстер приложила руку и к этому. – Достаточно одного телефонного звонка, – сказал Джексон, – неофициального, конечно, чтобы вас исключили из списка претендентов на должность. – Он снова закурил. – Понимаете, Декстер считает, что Том Лоренс занимает второй по значимости пост в Америке, а главным защитником наших ценностей является она. По ее мнению, избранные политики – всего лишь временные помехи, которые рано или поздно устраняют избиратели. Можете не сомневаться, у Декстер есть на вашего босса досье, материалы которого доказывают, что его никак нельзя переизбирать на второй срок. – В таком случае нам следует приступить к сбору своего собственного досье, мистер Джексон. Я не вижу никого, кто лучше вас справился бы с этим заданием. – С чего, по вашему мнению, я должен начать? – Надо выяснить, кто стоял за убийством Рикардо Гусмана, – сказал Ллойд. – У нас есть основания полагать, что здесь не обошлось без ЦРУ. – А президент об этом не знал? Ллойд кивнул, вынул из кейса папку и бросил ее на стол. – Не торопитесь, – сказал он, – поскольку вам придется все это запомнить. Крис Джексон открыл папку. Закончив чтение, он поинтересовался: – Сколько у меня времени? – Новый колумбийский президент прибудет с визитом в Вашингтон через три недели. Желательно, чтобы к этому времени у нас уже что-нибудь было. – Похоже на старые добрые времена, – сказал Джексон, погасив сигарету. – Только на сей раз Декстер находится по другую сторону баррикад. – Он снова закурил. – На кого я буду работать? – Официально – вы вольный стрелок, неофициально – работаете на меня. Я свяжусь с вами, когда… – Не надо, мистер Ллойд, – перебил его Джексон. – Я сам свяжусь с вами, когда у меня появится стоящая информация. Двусторонние контакты удваивают риск засветиться. Все, что мне нужно, – это надежный телефонный номер. Ллойд написал на салфетке семь цифр. – По этому номеру вы сможете связаться прямо с моим рабочим местом. После полуночи он автоматически переключается на аппарат у меня в спальне. Не обращайте внимания на разницу во времени, если будете звонить из-за границы. Я не стану ворчать, если вы меня разбудите. – Это хорошо, – прокомментировал Джексон. – Поскольку мне кажется, что Хелен Декстер никогда не спит. Ллойд улыбнулся: – Мы обо всем договорились? – Не совсем, – сказал Джексон. – Когда выйдете отсюда, поверните направо, а затем еще раз направо. Не оглядывайтесь и не берите такси, пока не отойдете по меньшей мере на четыре квартала. Будьте начеку, Декстер занимается своим делом уже тридцать лет. Я знаю только одного человека, который знает это дело лучше ее. – Надеюсь, что это вы, – сказал Ллойд. – Да нет, – ответил Джексон. – Не говорите мне, что он работает на Декстер. Джексон кивнул: – Хоть он и является моим самым близким другом, если Декстер прикажет ему убить меня, вы во всем городе не найдете страховой компании, которая застрахует мою жизнь. Они встали. – Прощайте, мистер Ллойд, – сказал Джексон, пожимая ему руку. – Это была наша первая и последняя встреча. – Но я думал, мы договорились… – сказал Ллойд, с тревогой глядя на своего нового рекрута. – Вместе работать, мистер Ллойд, а не встречаться. Видите ли, Декстер не расценит две наши встречи как простое совпадение. Ллойд кивнул: – Тогда буду ждать от вас известий. «Заканчивается посадка на рейс 816 авиакомпании «Юнайтед эрлайнс», следующий по маршруту Сидней – Лос-Анджелес, – голос диктора эхом гремел по всему сиднейскому аэропорту. – Просим пассажиров срочно пройти к выходу 27». Коннор и Мэгги зашагали в указанном направлении, пытаясь на несколько шагов опередить Стюарта и Тару. За прошедшие две недели Коннор с Мэгги сначала полюбили, а потом и зауважали Стюарта. В общем, подумал Коннор, это был один из самых удачно проведенных отпусков на его памяти. Пройдя паспортный контроль, Коннор отошел в сторонку, а Мэгги пошла предупредить стюардессу, что два последних пассажира скоро подойдут. Когда Тара через несколько минут появилась из-за угла, Коннор подошел к ней и нежно обнял за плечи. – Мы с мамой думаем, что Стюарт… – Коннор колебался. – Я знаю, – прохныкала Тара. – Сразу же, как вернусь в Стэнфорд, попрошу, чтобы мне разрешили дописать диссертацию в Сиднейском университете. – Она боится летать? – увидев плачущую Тару, шепотом спросила у Мэгги стюардесса. – Нет. Просто ей пришлось оставить кое-что, что не пропустили бы через таможню. – Вы уверены, что Крису Джексону можно доверять? – Нет, господин президент. Я уверен только в одном: Джексон ненавидит – повторяю, ненавидит – Хелен Декстер так же сильно, как и вы. – Это неплохая рекомендация, – сказал президент. – По каким еще причинам вы выбрали именно его? – Джексон обладает и другими необходимыми нам качествами. Во Вьетнаме он дослужился от строевого офицера до начальника контрразведки. Кроме того, отлично зарекомендовал себя на посту замдиректора ЦРУ. – Почему он так поспешно уволился из ЦРУ? Ведь у него были хорошие перспективы роста? – Подозреваю, Хелен Декстер считала их чрезмерно хорошими. Она видела в нем сильного претендента на должность директора. – Если Джексон докажет, что это она приказала убить Рикардо Гусмана, он снова сможет серьезно претендовать на эту должность. Так что давайте надеяться, что он достанет такую гору доказательств, под которой мы сможем торжественно похоронить Декстер. Мэгги принялась названивать в Сан-Франциско, не успели они переступить порог своего дома в Джорджтауне. Коннор распаковывал чемоданы и слушал разговор жены с дочерью. Они расстались в аэропорту Лос-Анджелеса, где Тара пересела на самолет до Сан-Франциско. – У тебя все в порядке? – спросила Мэгги. – Да, все отлично, – ответила Тара. Затем на протяжении нескольких минут она пыталась убедить свою мать, что не собирается совершать необдуманных поступков. Наконец она не выдержала: – А папа далеко? – Рядом. – Мэгги дала трубку Коннору. – Пап, сделай мне одолжение. Пожалуйста, объясни маме, что я не собираюсь делать никаких глупостей. Стюарт обещал приехать к Рождеству, и я уверена, что смогу продержаться до этого времени. Кстати, пап, я уже знаю, какой подарок хочу на Рождество. – И что же ты хочешь, котенок? – На протяжении следующих восьми месяцев ты будешь платить за мои международные звонки. Они могут обойтись намного дороже подержанного автомобиля, который ты обещал мне купить, если я успешно защищу диссертацию. Коннор рассмеялся: – О'кей. Пока, котенок. Он положил трубку и ободряюще улыбнулся Мэгги. Он уже собирался ей сказать, чтобы она перестала волноваться, но тут телефон зазвонил снова. Коннор поднял трубку. – Извините, что сразу беспокою вас, – сказала его секретарша Джоан Беннетт, – но мне только что звонил босс, и, похоже, это очень срочно. Когда вы сможете подъехать в офис? Коннор посмотрел на часы: – Буду через двадцать минут. – Кто это? – спросила Мэгги. – Джоан. Нужно подписать пару контрактов. Коннор вышел, прежде чем Мэгги успела задать ему еще какие-нибудь вопросы. Он сел в свою старую «тойоту» и выехал на 29-ю улицу. Через пятнадцать минут он уже съезжал по пандусу в подземный гараж. В здании Коннора приветствовал охранник: – С возвращением, мистер Фицджеральд. Не думал увидеть вас раньше понедельника. – Я вас тоже, – ответил Коннор, шутливым жестом отдал охраннику честь и направился к лифтам. На восьмом этаже его встретила улыбка секретарши. На стене у нее над головой было выведено «Мэриленд иншуранс». – Вас дожидается посетитель, мистер Фицджеральд, – сказала она. Коннор улыбнулся и пошел дальше по коридору. Свернув за угол, он вошел в свой кабинет. За его столом сидела та, которая, как знал Фицджеральд, не отдыхала никогда. – У нас неприятности, – произнесла Хелен Декстер и подвинула ему папку. – Дай мне одну приличную зацепку. Я сам сделаю всю черную работу, – говорил Джексон. – Я бы с удовольствием, Крис, – отвечал ему начальник полиции Боготы. – Но мне дали понять, что ты теперь нежелательный иностранец. – Не знал, что ты настолько осторожен, – говорил Джексон, подливая начальнику виски. – Крис, пойми: когда ты представлял свое правительство, все было просто. – В том числе и получаемый тобой «откат»? – Естественно, – беспечно отвечал полицейский. – Наша деятельность до сих пор бывает связана с издержками, требующими компенсации. – То есть расценки остались прежними, несмотря на мой статус нежелательного иностранца? – переспросил Джексон. Полицейский допил свое виски и сказал: – Крис, президенты приходят и уходят, а старые друзья остаются друзьями. Джексон улыбнулся, достал из кармана конверт и протянул под столом начальнику полиции. Тот заглянул в конверт и сунул его в карман форменного кителя. – Я смотрю, новые хозяева несколько ограничивают тебя в накладных расходах. – Все, о чем я прошу, – это одна приличная зацепка, – повторил Джексон. Начальник полиции улыбнулся: – Я всегда считал, Крис, что, если хочешь сделать выгодную покупку, надо идти в ломбард. – Он встал из-за стола. – На твоем месте я бы начал с района Сан-Викторина. Закончив читать материалы секретной папки, Коннор Фицджеральд вернул ее директору ЦРУ. Ее первый вопрос застал его врасплох. – Сколько вам еще осталось служить? – Первого января будущего года меня должны перевести в действующий резерв, но я, естественно, надеюсь остаться в фирме. – Найти применение вашим талантам сейчас не так уж легко, – сказала Декстер. – Однако у меня есть для вас одна неплохая вакансия – место директора нашего кливлендского офиса. – Кливлендского? – Да. – После двадцати восьми лет службы я мог бы рассчитывать на место в Вашингтоне. Полагаю, вам известно, что моя жена – председатель приемной комиссии Джорджтаунского университета. – Я бы рада помочь вам, – продолжала Декстер, – но сейчас в Лэнгли для вас ничего нет. Коннор с горечью осознавал, что она испытывает на нем смертельное оружие, от которого в прошлом пострадали многие из его коллег. Но почему? Он еще раз взглянул на папку. Может быть, президент потребовал принести кого-нибудь в жертву после того, как журналисты учинили ему допрос по поводу деятельности ЦРУ в Колумбии? – Есть ли какая-нибудь альтернатива? – спросил он. – Вы всегда можете досрочно выйти в отставку. – Хелен Декстер поднялась со стула. – Надеюсь, вы проинформируете меня о своем решении. – И она молча вышла. Коннор еще какое-то время в одиночестве сидел за столом, пытаясь понять истинное значение слов директора. Он вспомнил, как Крис Джексон поведал ему о практически таком же разговоре, произошедшем у него с Декстер восемь месяцев назад. Сколько же достойных офицеров было принесено в жертву ее честолюбию, подумал он. В Боготе более сотни ломбардов, и большая их часть находится именно в районе Сан-Викторина. Джексон давно уже столько не ходил пешком – с тех самых пор, когда он был еще младшим агентом. Эскобар оторвался от вечерней газеты: – Добрый вечер, сэр. Чем могу быть полезен? – Винтовка на витрине… – О да. Коллекционная вещь. Эскобар поднял доску прилавка, достал с витрины кейс, положил его на прилавок и предложил клиенту осмотреть содержимое. Джексону было достаточно беглого взгляда на винтовку ручной работы, чтобы понять, откуда она взялась. Он не удивился тому, что вместо одного патрона в кейсе лежит пустая гильза. – Сколько вы за нее просите? – Десять тысяч долларов, – ответил Эскобар. У Джексона не было ни малейшего желания торговаться, но и таких денег при себе тоже не было. – Могу я оставить задаток, – спросил он, – и забрать ее завтра утром? – Да, сэр, – сказал Эскобар. – Я хотел бы получить задаток в десять процентов от стоимости. Джексон достал из внутреннего кармана бумажник, отсчитал десять стодолларовых купюр и протянул их Эскобару, который тут же выписал квитанцию. Джексон еще раз посмотрел в открытый кейс, улыбнулся, вынул пустую гильзу и положил ее в карман. Старик был озадачен. Но не действиями Джексона. Он мог поклясться: когда он покупал винтовку, все шесть пуль были на месте. Сработала сигнализация. Он отодвинул портьеру и очутился в помещении ломбарда. Винтовки в витрине уже не было. Ему понадобилось несколько минут, чтобы отыскать ее под прилавком. Он проверил содержимое кейса и отметил, что одного патрона не хватает. С кейсом под мышкой он быстро покинул ломбард. Он не боялся, что будет схвачен. Начальник полиции заверил, что о взломе станет известно только через полчаса. Начальника полиции нельзя было винить за то, что у его старого друга не оказалось с собой достаточно денег, чтобы купить винтовку. И в любом случае ему очень понравилось дважды получать деньги за одну и ту же информацию. Да не какие-нибудь там деньги, а доллары. Она налила ему вторую чашку кофе. – Мэгги, я думаю уволиться из компании и поискать другую работу. Тогда у меня будет меньше командировок. Мэгги поставила кофейник подогреваться. – Почему именно сейчас? – Меня переводят с похищений и ставят на мое место более молодого человека. Это политика компании по отношению ко всем сотрудникам моего возраста. – Но ведь в компании наверняка полно и других вакансий. – Директор предложила мне возглавить отделение в Кливленде. – В Кливленде? – переспросила Мэгги, не веря своим ушам. – С чего это начальству так вдруг захотелось с тобой расстаться? – Все не так уж плохо. Я все равно смогу претендовать на полную пенсию и выходное пособие, – сказал Коннор, даже не пытаясь ответить на ее вопрос. – Тебе не кажется, что пора рассказать мне правду? – сказала Мэгги. – Ты никогда не скрывал, что «Мэриленд иншуранс» – всего лишь одна из вывесок ЦРУ. И я никогда не приставала к тебе с расспросами. Но в последнее время даже из своих хорошо законспирированных поездок ты привозишь на подошвах немного грязи. – Я не вполне тебя понимаю, – произнес Коннор. – Когда я забирала из чистки твой костюм, мне сказали, что это нашли в кармане. – Мэгги положила на стол маленькую монетку. – Колумбийская. Коннор уставился на десятипесовую монету. – Мэгги, я клянусь тебе… – Я знаю, Коннор. у тебя всегда были веские причины скрывать от меня правду о своей работе. – Она перегнулась через стол и взяла мужа за руку. – Теперь тебя без объяснения причин выкидывают на свалку. Тебе не кажется, что я имею право знать, чем ты занимался последние двадцать восемь лет? Крис Джексон попросил таксиста остановиться около ломбарда и подождать его. Всего несколько минут, сказал он, потом надо будет ехать в аэропорт. Как только он вошел в лавку, к нему навстречу поспешил Эскобар. Он выглядел взволнованным. Ни слова не говоря, он вынул из кассы десять стодолларовых купюр и протянул их Джексону. – Я должен извиниться перед вами, сэр, но винтовка, к сожалению, была украдена сегодня ночью. Джексон ничего не ответил. Эскобар долго потом не мог отделаться от мысли, что его клиент совершенно не удивился этому известию. В такси Джексон достал из кармана пиджака стреляную гильзу. Он не мог сказать, кто спустил курок, но сомнений по поводу того, кто отдал приказ об убийстве Рикардо Гусмана, у него больше не оставалось. 3 Вертолет мягко сел на лужайку между монументом Вашингтона и мемориалом Линкольна. Когда лопасти винта замедлили вращение, из салона спустили лесенку. Дверь вертолета распахнулась, и в ее проеме появился президент Эррера. На нем был парадный мундир, делавший его похожим на персонаж исторического боевика. Он отдал честь почетному караулу морских пехотинцев и направился к бронированному «кадиллаку». У портика Белого дома новоизбранного президента Колумбии ожидали президент Том Лоренс, государственный секретарь Ларри Харрингтон и глава аппарата Белого дома Энди Ллойд. «Чем богаче мундир, чем больше орденов, тем незначительнее страна», – подумал Том Лоренс. – Антонио, мой старый друг, – произнес президент США, очутившись в объятиях Эрреры. Надо заметить, что до этого они встречались только один раз. Попозировав несколько минут фотографам, президент проводил колумбийского гостя в Овальный кабинет. Когда их наконец оставили одних, Лоренс заговорил о договоре о выдаче преступников, о видах на урожай кофе и о контрабанде наркотиков. Потом госсекретарь поднял вопрос о возвращении просроченных займов. Голова президента была теперь занята совсем другим. Законопроект о разоружении застрял в комитете Конгресса. Возможно, ему придется лично встретиться с несколькими конгрессменами. К реальности Лоренса вернула фраза, услышав которую он оторопел. Эррера продолжал: – И за это я должен поблагодарить вас лично, господин президент. Лицо Эрреры расплылось в широкой улыбке. Три наиболее могущественных человека в Америке смотрели на него, не веря своим ушам. – Прошу прощения, Антонио, не могли бы вы повторить еще раз? – попросил президент, так как не был уверен, что правильно понял своего гостя. – Поскольку мы находимся за закрытыми дверями Овального кабинета, я бы хотел воспользоваться случаем и выразить вам свою благодарность за ту роль, которую вы сыграли в моем избрании. – Как долго вы работали в «Мэриленд иншуранс», мистер Фицджеральд? – спросил председатель комиссии. Это был его первый вопрос в ходе собеседования, которое длилось уже больше часа. – В мае будет двадцать восемь лет, мистер Томпсон. – У вас очень впечатляющий послужной список, – сказала женщина, сидевшая по правую руку от председателя. – Почему вы решили оставить свою нынешнюю работу? – Мне предлагают переехать в Кливленд, – честно ответил он. – Но я не вправе требовать от жены, чтобы она бросила работу в Джорджтауне. Третий член комиссии кивнул. Мэгги говорила Коннору, что у одного из членов комиссии сын учится в Джорджтаунском университете. – Не смеем вас больше задерживать, – сказал председатель. – Мне остается только поблагодарить вас, мистер Фицджеральд, за то, что вы к нам обратились. – Мне тоже было очень приятно, – ответил Коннор и встал, собираясь уйти. Председатель подошел к Коннору. – Вы с женой не откажетесь поужинать с нами на следующей неделе? – спросил он, провожая Коннора к двери. – С большим удовольствием, сэр, – ответил Коннор. – Бен, – поправил его председатель. – Никто не обращается ко мне «сэр». – Он тепло попрощался с Коннором за руку. – Я попрошу секретаршу позвонить вам завтра на работу и сообщить дату. Я очень хочу познакомиться с вашей женой. Ее ведь зовут Мэгги, не так ли? – Да, сэр, – ответил Коннор и добавил: – Я с нетерпением жду встречи с миссис Томпсон, Бен. Энди Ллойд снял трубку красного телефона, но не сразу узнал голос. – Я добыл кое-какую информацию. Жаль, что на это ушло столько времени. Ллойд быстро схватил блокнот и ручку. Ему не надо было нажимать кнопок – все разговоры, которые велись по этой линии, записывались автоматически. – Я только что вернулся из Боготы. Кто-то там позаботился, чтобы перед моим носом все двери не только захлопывались, но и запирались на замок. – Судя по всему, Декстер стало известно, чем вы занимаетесь, – сказал Ллойд. – Держу пари, это произошло через несколько минут после моей беседы с шефом тамошней полиции. – Означает ли это, что она знает, на кого вы работаете? – Нет. С этой стороны я прикрылся. Поэтому я так долго с вами и не связывался. Но все говорит о том, что за убийством стоит ЦРУ. – Откуда у вас такая уверенность? – Я видел винтовку, из которой был убит Гусман. Мне даже удалось заполучить гильзу от уложившей его пули. Более того, я знаю человека, сделавшего винтовку. Он обслуживает небольшую группу нелегалов. – Нелегалов? – Тайных агентов-нелегалов, официально не связанных ни с одним правительственным учреждением. В случае провала ЦРУ всегда может заявить, что не в курсе их деятельности. – Так значит, убийца – действующий сотрудник ЦРУ? – произнес Ллойд. – Похоже, да. Если только это не тот человек, которого Декстер несколько дней назад отправила на пенсию. – То есть деньги-то ему платим мы. Джексон надолго замолчал, а потом сказал: – Мистер Ллойд, этот человек не предаст своего бывшего работодателя, какую бы взятку вы ему ни предложили. Он служил под моим началом во Вьетнаме, и даже вьетконговцы не смогли из него ничего вытянуть. Если бы не он, я бы вряд ли выжил. Декстер, очевидно, убедила его, что приказ исходил напрямую из Белого дома. – Мы могли бы сказать ему, что она лгала, – предложил Ллойд. – Этим мы добьемся только того, что ему придется опасаться за свою жизнь. Нет. Я должен доказать причастность Декстер к убийству таким образом, чтобы он ничего об этом не знал. И это будет нелегко. – И что же вы собираетесь предпринять? – Поприсутствую на его проводах. Там будет один человек, который любит его сильнее, чем родину. Возможно, удастся ее разговорить. Я с вами свяжусь. В телефонной трубке раздались короткие гудки. Когда заместитель директора ЦРУ Ник Гутенберг вошел в гостиную Фицджеральда, первым, кого он увидел, был его предшественник Крис Джексон. Он о чем-то оживленно беседовал с Джоан Беннетт. Не рассказывает ли Джексон о том, на кого работал в Боготе? Гутенбергу очень хотелось подслушать их разговор, но сначала надо было поздороваться с хозяевами. – Я собираюсь проработать в компании еще девять месяцев, – говорила Джоан, – чтобы получить максимальную пенсию. Потом, надеюсь, Коннор возьмет меня к себе. – Да, – сказал Джексон. – Это было бы идеально. – О его новом назначении пока еще официально не объявлено, – продолжала Джоан. – Но поскольку председатель правления «Вашингтон провидент» Бен Томпсон пригласил его с Мэгги на ужин, я думаю, место у него в кармане. – Спасибо, что пришел, Ник, – тепло приветствовал гостя Коннор и протянул ему стакан «Перрье». Ему не надо было напоминать, что Гутенберг не притрагивается к алкоголю. Повернувшись к жене, Фицджеральд произнес: – Мэгги, это Ник Гутенберг, мой коллега. Он работает… – В отделе выплат, – быстро вставил Гутенберг. – Всем нам в «Мэриленд иншуранс» будет не хватать вашего мужа, миссис Фицджеральд. – Ваши пути наверняка еще пересекутся, – сказала Мэгги. – Коннор получил работу в компании того же профиля. – Решение еще не принято, – сказал Коннор. – Но как только все окончательно определится, вы, Ник, узнаете об этом первым. Внимание Ника Гутенберга снова переключилось на Джексона, и, когда тот отошел от Джоан Беннетт, Гутенберг пересек комнату и заговорил с ней. – Рад узнать, Джоан, что вы остаетесь в компании, – это был вступительный текст. – Я думал, что вы, возможно, захотите перейти к Коннору. – Нет. Я остаюсь, – сказала Джоан. Она не знала, многое ли известно заместителю директора. – Я просто подумал, что раз Коннор продолжит работать в том же бизнесе… «Ага, расставляешь сети», – подумала Джоан, а вслух твердо сказала: – Я ничего не знаю. – А с кем это говорит Крис Джексон? – поинтересовался Гутенберг. – Это Тара, дочь Коннора. – А чем она занимается? – Пишет диссертацию в Стэнфорде. Гутенберг понял, что напрасно теряет время, пытаясь выведать у секретарши Фицджеральда хоть какие-нибудь сведения. Когда Тара отошла к бару, он молча направился к ней. – Меня зовут Ник Гутенберг, – представился он. – Я работаю с вашим отцом. – А меня зовут Тара, – сказала она. – Вы в каком отделе работаете? – В отделе выплат. Это достаточно скучная работа по сравнению с той, которой занимается ваш отец, – сказал он с усмешкой. – Кстати, я был очень рад узнать о его новом назначении. – Да. Это пока еще неофициально, но… – Тара замолчала, услышав резкий звук. Она обернулась и увидела, что это Крис Джексон стучит по столу, пытаясь привлечь внимание гостей. – Дамы и господа, – начал Крис. – Мне выпала большая честь произнести тост в честь двух моих самых старых друзей, Коннора и Мэгги. На протяжении многих лет именно из-за Коннора я чаще всего оказывался в неприятных ситуациях. Но никто лучше его меня из них не вытаскивал. Тост был встречен одобрительными аплодисментами. Гутенберг услышал сигнал пейджера. На дисплее высветилось: «Свяжитесь срочно». Он выскользнул из комнаты, поднял трубку ближайшего телефона и набрал номер, которого не было ни в одном справочнике. Декстер ответила после первого же гудка. – Я получил ваше послание. Но я сейчас говорю с обычного телефона. – Семнадцать минут назад от сердечного приступа скончался Ельцин, – сказала Хелен Декстер. – Вам следует срочно прибыть в офис. Она повесила трубку. Звонок в кабинет Декстер с обычного телефона не мог длиться дольше сорока пяти секунд. У нее на столе лежал секундомер. Гутенберг положил трубку и вышел, не попрощавшись с хозяевами. Он уже был на пути к Лэнгли, когда Крис поднял свой бокал и провозгласил: – За Коннора и Мэгги и за их будущее! Все гости подняли бокалы. – За Коннора и Мэгги! – Я назову вам источник, из которого я почерпнул эту информацию, – произнес Том Лоренс. – Этот источник – президент Колумбии. Он лично поблагодарил меня за ту роль, которую я сыграл в его избрании. – Его слова еще ничего не доказывают, – ответила Хелен Декстер. Ни один мускул не дрогнул у нее на лице. – Обвиняя ЦРУ в проведении без вашего ведома тайных операций, вы не можете основывать обвинения лишь на высказываниях южноамериканского политика. Президент подался вперед: – Хелен, я предлагаю вам внимательно прослушать запись разговора, недавно состоявшегося в этом кабинете. Ник Гутенберг, сидевший по правую руку от Декстер, заерзал на стуле. Энди Ллойд нажал кнопку на пульте дистанционного управления. Где-то включился магнитофон. – У вас есть действительно серьезные доказательства того, что ЦРУ замешано в убийстве Гусмана? – Это был голос президента США. – Удалось найти винтовку, из которой была выпущена пуля. Стрелок-одиночка, прежде чем покинуть страну, сдал ее в ломбард, – ответил Эррера. – Потом винтовка была изъята из ломбарда одним из ваших агентов и дипломатической почтой отправлена в Америку. – Откуда у вас эти сведения? – Очевидно, мой начальник полиции более откровенен со мной, чем директор ЦРУ – с вами. Энди Ллойд выключил магнитофон. – Этот разговор никоим образом не доказывает причастности ЦРУ к убийству Гусмана, – спокойно сказала Декстер. – Я из него поняла лишь то, что Эррера пытается прикрыть человека, который выполнял его приказ. – Я полагаю, вы имеете в виду стрелка-одиночку, который благополучно сгинул где-то в Южной Африке, – саркастически заметил президент. – Как только он высунется на поверхность, мы тут же его обнаружим, господин президент, – сказала Декстер. – Когда я предъявлю вам этого человека, у вас не останется сомнений относительно того, на кого он работал. – Если вам не удастся этого сделать, эта пленка окажется в редакции «Вашингтон пост». И тогда вам придется отвечать на неприятные вопросы. – Если дело обернется таким образом, вам, господин президент, также придется ответить на пару неприятных вопросов, – сказала Декстер не моргнув глазом. Лоренс в ярости поднялся с места: – Позвольте мне расставить точки над «i». Мне нужны неопровержимые доказательства существования этого вашего сгинувшего южноафриканца. Если не предоставите их в течение ближайших двадцати восьми дней, вы оба напишете заявления об отставке. А теперь убирайтесь. Директор ЦРУ и ее заместитель вышли из кабинета. Они не проронили ни единого слова, пока не очутились в машине Декстер. – Вы уже поговорили с Коннором Фицджеральдом? – Нет, – ответил Гутенберг. – Я позвоню ему в понедельник, когда он получит ответ из «Вашингтон провидент». «Вынуждены сообщить вам…» Коннор третий раз кряду перечитывал письмо, когда на столе зазвонил телефон. Что могло случиться? Ужин у Томпсонов прошел более чем замечательно. Когда около полуночи они с Мэгги собрались домой, Бен пригласил Коннора в следующий уик-энд сыграть в гольф, а Элизабет Томпсон предложила Мэгги тем временем выпить кофе. На следующий день Фицджеральду позвонил его адвокат и сказал, что в присланный из «Вашингтон провидент» контракт нужно внести лишь незначительные поправки. Коннор поднял трубку: – Да, Джоан. – Вам звонит Ник Гутенберг. – Соедините, – проговорил он устало. – Коннор? – услышал он в трубке голос, который никогда не внушал ему доверия. – Есть важное дело. Директор попросила меня срочно переговорить с вами. Встретимся в три на нашем обычном месте. – Да, конечно, – ответил Коннор. Он прочел письмо с отказом в четвертый раз и решил не говорить о нем Мэгги, пока у него не будет другого серьезного предложения. Коннор появился на площади Лафайетта первым и уселся на скамейку лицом к Белому дому. Через несколько минут на другой ее конец опустился Ник Гутенберг. – Президент лично потребовал, чтобы вы взялись за эту работу, – чуть слышно произнес Гутенберг. – Он хочет, чтобы ей занялся лучший специалист. – Но я через десять дней ухожу из фирмы. – Президент приказал нам сделать все возможное, чтобы убедить вас остаться для выполнения этого задания. Коннор промолчал. – Коннор, исход выборов в России будет иметь далеко идущие последствия для всего свободного мира. Если изберут параноика Зеримского, мир на следующий день вернется к холодной войне. – Но, по результатам опросов, Зеримский здорово отстает от других претендентов, – сказал Коннор. – Ведь, скорее всего, с большим преимуществом победит Чернопов? – До выборов еще три недели. Президент хочет, чтобы вы на всякий случай отправились туда. Вдруг понадобятся ваши специальные знания. Коннор никак не прореагировал на последнее замечание. – Если вы беспокоитесь по поводу вашей новой работы, – продолжал Гутенберг, – я переговорю с президентом компании и объясню ему, что это всего лишь краткосрочная командировка. – В этом нет необходимости, – ответил Коннор. – Я возьмусь за это задание, но при одном условии: мне нужны доказательства того, что операция санкционирована президентом. Наступило долгое молчание. Наконец Гутенберг сказал: – Я передам ваше требование директору. Он встал со скамейки и ушел. Коннор выждал минуты три и не торопясь пошел в другую сторону. Энди Ллойд поднял трубку красного телефона. – Я почти наверняка знаю, кто стрелял в Боготе, – сказал Крис Джексон. – Он действовал по заданию ЦРУ. – У вас достаточно доказательств, чтобы убедить в этом спецкомитет Конгресса? – спросил Ллойд. – Нет. Почти все улики – косвенные. Но, если собрать их воедино, получается чересчур много совпадений. – Например? – Агент, которого я имею в виду, был уволен вскоре после того, как президент потребовал от ЦРУ объяснений по поводу убийства Гусмана. – Это даже не косвенная улика. – Тот же самый агент должен был поступить на работу в «Вашингтон провидент», однако внезапно, без всяких объяснений в должности ему было отказано. Через три дня Гутенберг дал вышеупомянутому агенту разовое поручение. – У вас есть предположения о том, что это за поручение? – Нет. Но не удивлюсь, если для его выполнения ему придется оказаться вдали от Вашингтона. – О'кей. А как вы думаете, что сейчас предпринимает Декстер, чтобы замести следы? – Прежде чем я смогу ответить на этот вопрос, я должен знать, чем закончилась ее последняя встреча с президентом, – сказал Джексон. – Президент дал ей и Гутенбергу двадцать восемь дней на сбор доказательств непричастности ЦРУ к убийству Гусмана. Кроме того, они должны представить улики против того, кто совершил это убийство. Если они этого не сделают, он потребует их отставки и передаст имеющиеся у него материалы редакции «Вашингтон пост». Прежде чем ответить, Джексон выдержал долгую паузу: – Это значит, что упомянутому мной агенту осталось жить меньше месяца. – Она никогда не осмелится уничтожить своего человека, – произнес Ллойд, не веря своим ушам. – Не забывайте, что он – нелегал. Отдела ЦРУ, в котором он работает, официально вообще не существует. – Ведь он ваш хороший друг, не так ли? – Да, – коротко ответил Джексон. – Тогда позаботьтесь о том, чтобы он остался в живых. – И как это работает? – спросила директор. – Все очень просто, – ответил ей профессор Зиглер, руководитель Отдела научно-технического обеспечения ЦРУ. Он повернулся к компьютеру и нажал несколько кнопок. На экране возникло лицо Тома Лоренса. В течение нескольких секунд они слушали президента, после чего Декстер сказала: – Ну и что здесь такого? Мы и раньше слышали, как Лоренс произносит речи. – Но вы никогда не слышали именно этой речи. – Что вы имеете в виду? – спросил Гутенберг. На лице профессора засияла почти детская улыбка: – Я заложил в память компьютера более тысячи речей и интервью президента за последние два года. Каждое произнесенное им в этот период слово хранится в памяти. Это значит, что я могу заставить его высказаться на любую тему по вашему выбору. Программа была создана на случай войны: если президент Соединенных Штатов погибнет, мы сможем заставить противника поверить в то, что он жив. Декстер вслух принялась размышлять о возможностях, открывающихся благодаря этому чуду техники: – Если компьютеру зададут вопрос, сможет он дать подходящий ответ? – Сам нет, – признал Зиглер. – Но если вы скажете, на какого рода вопросы ему придется отвечать, я смогу обмануть даже мать Лоренса. – Значит, все, что нам надо сделать, – это предугадать вопросы собеседника, – произнес Гутенберг. – Что не так трудно, как кажется, – сказал Зиглер. – Если вы подготовите начальные и завершающие реплики разговора, а также, скажем, пятьдесят фраз, на которые придется реагировать президенту, я смогу гарантировать, что он проведет беседу вполне убедительно. – Сколько времени вам понадобится на подготовку программы? – спросил Гутенберг. – Сколько времени понадобится вам на то, чтобы определить темы разговора? – ответил Зиглер вопросом на вопрос. Коннор взял трубку. – В чем дело, Джоан? – Личный секретарь президента на проводе. В следующее мгновение Коннор услышал в трубке женский голос: – Мистер Фицджеральд? Соединяю вас с президентом. В трубке что-то щелкнуло. – Добрый день, – произнес знакомый голос. – Добрый день, господин президент. – Полагаю, вы знаете, по какому поводу я вам звоню. – Да, сэр, знаю. Профессор Зиглер нажал кнопку «Вступительное слово». Декстер и ее заместитель затаили дыхание. – Я посчитал нужным лично позвонить вам, чтобы вы осознали всю важность предстоящей вам работы. – Пауза. – У меня нет ни малейших сомнений в том, что вы – именно тот человек, которому по плечу это задание. Зиглер нажал кнопку «Ожидание». – Спасибо за доверие, господин президент, – ответил Коннор. – И спасибо, что нашли время позвонить лично. – Номер одиннадцать, – сказал Зиглер. – В сложившихся обстоятельствах я не мог поступить иначе. – Пауза. – Спасибо, господин президент. Я считал невозможным приступить к заданию, не убедившись, что приказ исходит непосредственно от вас. – Номер семь. – Мне понятна ваша озабоченность. – Пауза. – Номер девятнадцать. – Когда дело будет сделано, может, вы с женой найдете время посетить меня в Белом доме? – Пауза. – Это была бы для нас большая честь, сэр. – Завершающая фраза, – сказал Зиглер. – Хорошо. Буду с нетерпением ждать встречи. – Пауза. – Было приятно с вами пообщаться. До свидания. – До свидания, господин президент. Коннор все еще сидел с трубкой в руке, когда в комнату вошла Джоан. – Ну вот и еще один миф рухнул, – сказала она. Коннор вопросительно поднял бровь. – Он гласил, что президент ко всем обращается по имени. Гутенберг вручил ему конверт, в котором лежали четыре паспорта, три авиабилета и целая куча купюр разных стран. – Мне что, не надо за все это расписываться? – спросил Коннор. – Оформлением бумажек займемся, когда вы вернетесь. Прибудете в Москву, сразу же аккредитуйтесь в предвыборном штабе Зеримского в качестве журналиста из Южной Африки. Вам дадут агитационные материалы и подробный график его предвыборной кампании. – У меня в Москве будет связной? – Да, Эшли Митчелл, – Гутенберг помедлил. – Это его первое серьезное задание. У него инструкция войти в контакт с вами только в случае, если вам придется работать. Тогда он снабдит вас оружием. – Каким? – Как обычно, «Ремингтон-700» ручной сборки, – ответил Гутенберг. – Но, если, по результатам опросов, Чернопов будет впереди, ваши услуги не понадобятся и вы вернетесь в Вашингтон на следующий же день после выборов. Надеюсь, все обернется именно так. – Дай-то Бог, – сказал Коннор и вышел от заместителя директора, не подав ему руки. – Вы абсолютно уверены, что не останется никаких следов его работы на нас? – спросила Хелен Декстер. – Абсолютно, – ответил Гутенберг. – Не забывайте, что, будучи нелегалом, он не числится ни в каких списках. – А его жена? – Почему она должна что-то подозревать? Она прекрасно понимает, что он не мог отказаться от последнего поручения «Мэриленд иншуранс». – Но есть еще и его бывшая секретарша. – Я приказал перевести ее в ближневосточный отдел Лэнгли. Ей придется сидеть в офисе с шести вечера до трех ночи. Я заезжу ее так, что у нее не будет сил думать ни о чем, кроме пенсии. – Хорошо. Где сейчас находится Коннор Фицджеральд? Гутенберг посмотрел на часы: – Над Атлантическим океаном. Примерно через четыре часа он приземлится в лондонском аэропорту «Хитроу». Он летит под именем Мартина Перри. – Похоже, вы продумали все, кроме того, что будет, когда он вернется в Вашингтон, – сказала директор. – Он не вернется в Вашингтон, – ответил Гутенберг. – Как Стюарт? – спросила Мэгги. – Прилетает в Лос-Анджелес через две недели. Не могу дождаться, – ответила Тара. – Вы сразу же летите к нам? – Я же тебе говорила: мы собираемся взять машину и прокатиться вдоль Западного побережья. – Пожалуйста, поезжай осторожно. – Мама, за девять лет, что я вожу машину, меня ни разу не оштрафовали. Поэтому хватит беспокоиться, и скажи лучше, что ты делаешь сегодня вечером. – Хочу пойти в оперу. На «Богему» с Пласидо Доминго. Я решила дождаться отъезда отца и пойти одна – он все равно заснул бы уже в первом акте. – Почему ты не позвала с собой Джоан? – Я звонила ей на работу, но, похоже, там сломался телефон. Попробую попозже позвонить ей домой. – Ну ладно. Пока. Созвонимся завтра, – попрощалась Тара. Она знала, что, пока Коннора нет дома, мать будет звонить ей каждый день. Когда Коннор уезжал за границу, Мэгги пыталась полностью сосредоточиться на университетских делах: на заседаниях поэтического общества и занятиях кружка ирландского танца, где она преподавала. Глядя на танцующих студентов, она вспоминала Деклана О'Кейси. Теперь он был известным профессором математики в Чикагском университете. Он так и не женился и до сих пор каждый год присылал Мэгги открытки на Рождество и – неподписанные – ко дню Святого Валентина. Они неизменно бывали напечатаны на старой машинке с покосившейся буквой «е». Мэгги набрала домашний номер Джоан, но на том конце никто не ответил. Она съела салат и отправилась в Центр Джона Кеннеди. На один лишний билетик всегда можно было рассчитывать, каким бы знаменитым ни был гастролер. Мэгги была потрясена первым актом «Богемы». Когда занавес опустился, она в толпе зрителей вышла в фойе. В переполненном буфете она заметила Бена и Элизабет Томпсон. Бен Томпсон обернулся и встретился с ней взглядом. Мэгги улыбнулась и поспешила к Томпсонам. – Очень рада вас видеть, Бен. – А я рад видеть вас, миссис Фицджеральд, – ответил он. Это был не тот теплый тон, что во время ужина две недели назад. И почему он не назвал ее Мэгги? Решив не обращать на это внимания, она продолжала: – Доминго великолепен, не правда ли? – Да, и нам повезло, что здесь сегодня Леонард Златкин из Сент-Луиса, – ответил Бен Томпсон. Мэгги была удивлена тем, что он не предложил ей чего-нибудь прохладительного, а когда она сама заказала себе апельсиновый сок, даже не сделал попытки заплатить за нее. – Коннор ждет не дождется, когда он наконец приступит к работе в «Вашингтон провидент», – сказала она, пригубив свой сок. На лице Элизабет Томпсон отразилось удивление, но она промолчала. Прозвучал третий звонок. – Пожалуй, пора идти в зал, – сказал Бен Томпсон. – Было приятно с вами встретиться, миссис Фицджеральд. – Надеюсь, вам понравится второй акт. Мэгги второй акт не понравился. Разговор в фойе не давал ей покоя. У Томпсонов две недели назад все было совсем по-другому. Если бы Мэгги знала, как связаться с Коннором, она бы наплевала на табу, которого не нарушала ни разу в жизни, и позвонила ему. Едва войдя в дом, она набрала телефон Джоан Беннетт. В трубке раздались длинные гудки. На следующее утро в 7.40 Коннор Фицджеральд поднялся на борт лайнера авиакомпании «Суиссэр», выполнявшего рейс Лондон – Женева. Полет длился менее двух часов. Когда самолет коснулся швейцарской земли, Коннор перевел часы на 10.30. Во время непродолжительной остановки в Женеве он воспользовался предложением «Суиссэр» и принял душ. В «эксклюзивную», как ее описывали в фирменном буклете, душевую вошел банкир из Стокгольма Теодор Лилистранд, а через сорок минут вышел Пит де Вилльерс, журналист йоханнесбургской «Меркюри». Коннору предстояло ждать еще более часа, поэтому он зашел в один из самых дорогих ресторанов на планете и заказал себе кофе и круассан. Наконец объявили посадку на рейс «Аэрофлота» до Санкт-Петербурга. Сидя в салоне, он еще раз вспомнил заключительный инструктаж и снова удивился, с чего это Гутенберг несколько раз повторил: «Не попадайтесь. Но если это произойдет, отрицайте какую бы то ни было связь с ЦРУ. Не беспокойтесь, фирма о вас всегда позаботится». Об одиннадцатой заповеди напоминают только новичкам. – Доброе утро. Говорит Хелен Декстер. – Доброе утро, – сухо приветствовал ее Энди Ллойд. – Я подумала, президенту будет интересно узнать, что человек, которого он нас попросил найти в Южной Африке, снова пришел в движение. – Я не вполне понимаю, о чем вы, – сказал Ллойд. – Два дня назад убийца Гусмана прилетел в Лондон с паспортом на имя Мартина Перри. В Лондоне он только переночевал, а на следующее утро вылетел в Женеву под именем шведского гражданина Теодора Лилистранда. Здесь он сел на самолет «Аэрофлота», вылетевший в Санкт-Петербург. Теперь у него в кармане южноафриканский паспорт на имя Пита де Вилльерса. Из Санкт-Петербурга он ночным поездом направился в Москву. – В Москву? Почему в Москву? – недоуменно переспросил Ллойд. – Если мне не изменяет память, – ответила Декстер, – в России скоро выборы. Когда самолет приземлился в Петербурге, на часах Коннора было без десяти шесть. Измученным пассажирам, которых было около сотни, пришлось минут двадцать ждать автобуса до аэровокзала. Порядки в стране остались почти прежними, несмотря на то что теперь всем здесь заправляла организованная преступность, а не КГБ. Коннор последним вышел из самолета и последним вошел в здание аэровокзала. Мужчина, прилетевший в Петербург тем же рейсом в первом классе, тенью проследовал за ним через пограничный и таможенный контроль. Когда через полчаса Коннор покинул здание аэропорта, преследователь поймал такси и попросил отвезти его на Московский вокзал. Там он прошел за Коннором в кассовый зал. Он внимательно следил за тем, на какой поезд сядет Фицджеральд. Но на вокзале был еще один никем не замеченный человек. Он знал даже номер купе, в котором поедет Коннор. Американский атташе по культуре в Санкт-Петербурге отказался в этот вечер от приглашения на спектакль Кировского балета ради того, чтобы сообщить Гутенбергу о благополучной посадке Фицджеральда в ночной московский поезд. Сопровождать его дальше не было необходимости, поскольку его столичный коллега Эшли Митчелл должен был ждать утром на платформе № 4 и удостовериться в прибытии Фицджеральда в пункт назначения. Прежде чем идти к московскому экспрессу, Коннор проверил, правильно ли оформлен билет. На заполненной людьми платформе он прошел вдоль старых зеленых вагонов, которые, похоже, помнили еще революцию 1917 года. Найдя свой вагон, он вошел в восьмое купе, зажег свет и запер дверь. Ему надо было еще раз изменить свою внешность. Поезд тронулся ровно без одной минуты двенадцать. Под негромкий, ритмичный перестук колес Коннор вскоре заснул. Проснулся он только утром, когда в 8.33 поезд прибыл в Москву. – Откуда вы звоните? – поинтересовался Энди Ллойд. – Из московской телефонной будки, – ответил Джексон. – Добирался сюда через Лондон, Женеву и Санкт-Петербург. Сойдя с поезда, он устроил нам игру в догонялки. Примерно через десять минут ему удалось уйти от нашего человека в Москве. Если бы не я сам обучал его отрываться от «хвоста», он ушел бы и от меня. – Куда же он вас привел? – спросил Ллойд. – Он зарегистрировался в небольшой гостинице на севере Москвы, примерно через час покинул ее и кружным маршрутом отправился в избирательный штаб Виктора Зеримского. – Почему Зеримского? – Пока не знаю, но он вышел оттуда с полным комплектом агитационной литературы. – Значит, это будет Зеримский, – выдохнул Ллойд. Прежде чем ответить, Джексон долго молчал. – Это невозможно. Он никогда не согласился бы на такое задание, не убедившись, что приказ исходит из Белого дома. – Не забывайте, что ваш друг выполнил аналогичное задание в Колумбии. Декстер могла убедить его, что и эта операция санкционирована президентом. – Возможен и другой сценарий, – тихо сказал Джексон. – Что вы имеете в виду? – Они хотят покончить не с Зеримским, а с Коннором. Ллойд записал в блокнот новое для себя имя. 4 – Американец? – Да, – ответил Джексон, не потрудившись взглянуть на обладателя писклявого голоса. – Тебе что-нибудь надо? – Нет, спасибо, – сказал он, не отрывая взгляда от гостиничного подъезда. – Американцам всегда что-нибудь надо. Икру? Меховую шапку? Женщину? Крис Джексон впервые взглянул на мальчишку. Тот был в не по росту большой дубленке. Мальчик улыбнулся, продемонстрировав дырку от двух недостающих зубов. – Сколько ты хочешь за свои услуги? – Какие услуги? – спросил мальчишка недоверчиво. – Посыльного. Помощника. – То есть партнера, как в американских фильмах. – Ладно, умник. Сколько ты хочешь в час? – Десять долларов. – Это вымогательство. Предлагаю два. – Шесть. – Четыре. – Пять. – Договорились, – сказал Джексон. Сделка была заключена. – Как тебя зовут? – спросил Джексон. – Сергей, – ответил мальчик. – А тебя? – Джексон. Сколько тебе лет? – Четырнадцать. – Перестань. Тебе никак не больше девяти. – Одиннадцать. – О'кей, – сказал Джексон. – Пусть будет одиннадцать. – А тебе сколько лет? – спросил мальчишка. – Пятьдесят четыре. – Пусть будет пятьдесят четыре, – согласился Сергей. Джексон рассмеялся – впервые за много дней. – Откуда ты так хорошо знаешь английский? – Моя мать долго жила с американцем. Он в прошлом году уехал в Штаты, а нас с собой не взял. На этот раз Джексон не усомнился в правдивости его слов. – Так что за работа, партнер? – спросил Сергей. – Следить за человеком, остановившимся в этом отеле. – Друг или враг? – Друг, – сказал Джексон, и в этот момент в дверях возник Коннор. – Не двигайся. – Это он? – спросил Сергей. – Да, он. – У него доброе лицо. Может, лучше поработаю на него? В рамках избирательной кампании Виктор Зеримский посетил музей имени Пушкина. По залам его водил сам директор музея. Народу было как на стадионе во время финального матча, но перед Зеримским толпа расступалась, как Красное море перед Моисеем. Коннору нельзя было отвлекаться на музейные шедевры – он во все глаза наблюдал за лидером коммунистов. Когда Коннор впервые приехал в Россию в далекие 80-е, пожилые лидеры страны встречались с народом только на демонстрациях – люди шли по Красной площади, а они наблюдали за ними с трибуны мавзолея. Теперь же тем, кто хотел занять выборную должность, приходилось более тесно общаться с избирателями и даже выслушивать их мнения. Осмотрев несколько залов, Зеримский решил переключить внимание на следовавших за ним по пятам журналистов. Остановившись на широкой мраморной лестнице, он устроил импровизированную пресс-конференцию. – Можете задавать мне любые вопросы, – сказал он, хмуро глядя на них. – Господин Зеримский, что вы скажете о результатах последних опросов общественного мнения? – спросил московский корреспондент «Таймс». – Общественное мнение меняется в нужную сторону. – Вы вышли на второе место и, следовательно, являетесь теперь единственным реальным соперником господина Чернопова? – выкрикнул другой журналист. – Скоро он будет моим единственным соперником, – ответил Зеримский. Его свита почтительно засмеялась. – Господин Зеримский, вы полагаете, что Россия снова должна стать коммунистической страной? – раздался неизбежный вопрос. Искушенный политик был начеку и не попался на удочку. – Если называть коммунистической страну, в которой нет безработицы, низкая инфляция и высокий уровень жизни, ответ будет «да». Российский народ проголосует за возвращение того времени, когда мы были самой уважаемой державой в мире. – Всем внушающей ужас? – Пусть лучше так, чем нынешнее положение, когда остальной мир ни во что нас не ставит, – уверенно ответил Зеримский. Теперь журналисты записывали каждое его слово. – Почему ваш друг интересуется Зеримским? – шепотом спросил Джексона Сергей. – Ты задаешь слишком много вопросов. – Зеримский – плохой человек. – Почему? – Если его изберут, таких людей, как я, посадят в тюрьму, а он в Кремле будет есть икру и пить водку. Внезапно Зеримский направился к выходу, свита и директор музея поспешили за ним. – Твой человек опять куда-то пошел, – сказал Сергей. Джексон поднял взгляд и увидел, как Коннор выходит через боковую дверь в сопровождении Эшли Митчелла. Коннор Фицджеральд в одиночестве сидел в греческом ресторане на Пречистенке и размышлял над увиденным сегодня утром. Несмотря на то что Зеримского всегда окружали зыркающие во все стороны телохранители, им было все же далеко до охраны большинства западных лидеров. Возможно, его телохранители были смелыми и находчивыми, но лишь у троих из них имелся хоть какой-то опыт охраны государственных деятелей. И эти трое не могли находиться на работе бессменно. Коннор припомнил график предвыборных поездок Зеримского. В течение ближайших восьми дней кандидату предстояло по самым разным поводам двадцать семь раз появиться на публике. К тому времени, когда официант поставил перед Коннором кофе, тот уже определил два места, где, если возникнет такая необходимость, можно будет без особого труда ликвидировать Зеримского. На следующее утро кандидат в президенты поездом ехал в Ярославль открывать новый завод. Потом он возвращался в Москву и присутствовал на балете в Большом театре. После спектакля он ночным поездом выезжал в Санкт-Петербург. Коннор решил последовать за Зеримским в Ярославль. Он уже заказал билеты и на балет, и на петербургский поезд. Ник Гутенберг уверил его, что «Ремингтон-700» диппочтой прибыл в американское посольство задолго до появления в Москве самого Коннора. Если Лоренс отдаст приказ ликвидировать Зеримского, Коннор сам должен будет выбрать время и место проведения акции. Потягивая кофе, Коннор чуть не рассмеялся, когда вспомнил об Эшли Митчелле: в Пушкинском музее каждый раз, когда Коннор бросал взгляд в его сторону, он прятался за колонну. Он решил, что позволит Митчеллу следить за собой днем – в какой-то момент тот мог и пригодиться, – но ни в коем случае не даст ему выяснить, где он ночует. Коннор выглянул в окно: атташе по культуре сидел на скамейке и читал «Правду». Фицджеральд улыбнулся. Хороший профессионал следит за своей жертвой так, чтобы самому оставаться незамеченным. Мэгги выехала со стоянки Джорджтаунского университета в самом начале второго. На обед ей отводился только час. Если не удастся припарковаться рядом с рестораном, время встречи с Джоан сократится. А сегодня была важна каждая минута. Ей повезло – буквально в нескольких метрах от ресторана как раз освободилось место. Войдя, Мэгги сообщила метрдотелю свое имя. – Да, вас ждут, миссис Фицджеральд, – сказал он и повел ее к столику, за которым сидела Джоан Беннетт. Мэгги поцеловала ее в щеку и села напротив. – Как дела у Тары? – спросила секретарша Коннора. – Болтается без дела, если использовать ее собственное выражение. Очень надеюсь, что она все же допишет диссертацию. Коннор расстроится, если она ее не защитит, – ответила Мэгги. – Он хорошо отзывается о Стюарте. В этот момент возле нее возник официант. – Да, – в голосе Мэгги послышались грустные нотки. – Похоже, придется свыкнуться с мыслью, что мой единственный ребенок будет жить на другом конце света. – Она посмотрела на застывшего в ожидании официанта. – Мне, пожалуйста, каннеллони и салат. – А мне, будьте добры, спагетти «волосы ангела», – сказала Джоан. – Да, Коннор и Стюарт хорошо ладят, – сказала Мэгги, когда официант отошел от их столика. – Стюарт приедет к нам на Рождество, так что у тебя будет возможность с ним познакомиться. – С нетерпением буду ждать этой встречи. – Я несколько дней пыталась до тебя дозвониться. Думала, как-нибудь пригласить тебя на ужин. Но тебя все время не было дома. – Теперь, когда Коннор ушел из компании, они закрыли офис на Эм-стрит и перевели меня обратно в штаб-квартиру в Лэнгли. – Он ведь рассчитывает взять тебя с собой в «Вашингтон провидент», – сказала Мэгги. – Я бы с удовольствием. Но, пока мы не поймем, что происходит, нет смысла суетиться. – В каком смысле «что происходит»? – удивленно спросила Мэгги. – Коннор заступает на новую должность в начале января. Последовала долгая пауза. – Так он не получил работу в «Вашингтон провидент»? – наконец тихо спросила Мэгги. Официант принес их заказ. – Вот почему в четверг Бен Томпсон был так холоден со мной. Он даже не счел нужным предложить мне чего-нибудь выпить. – Извини. Я думала, ты уже знаешь. – Ничего страшного. Коннор сообщил бы мне об этом, благополучно пройдя другое собеседование. Он сказал бы, что новое предложение гораздо заманчивее, чем работа в «Вашингтон провидент». – Как же хорошо ты его изучила. – Иногда мне кажется, что я его совсем не знаю. В настоящий момент я не имею ни малейшего понятия, где он и чем занимается. – Я знаю не намного больше твоего, – сказала Джоан. – В первый раз за девятнадцать лет он, уезжая, не оставил мне инструкций. – Ведь в этот раз все не так, как всегда, правда, Джоан? – Почему ты так думаешь? – Он сказал, что едет за границу, но не взял паспорт. Полагаю, что он все еще в Штатах. Но почему… – То, что он не взял паспорт, еще не означает, что он не за границей. – Да, но он впервые спрятал его так, чтобы я не нашла, – настаивала на своем Мэгги. Через несколько минут снова появился официант и убрал грязные тарелки. – Не желаете ли десерт? – спросил он. – Я – нет, – ответила Джоан. – Только кофе. – Мне тоже, – добавила Мэгги. – Черный. – Она посмотрела на часы. У нее оставалось всего шестнадцать минут. Она закусила губу. – Джоан, я никогда раньше не просила тебя нарушать инструкции, но сейчас мне очень нужно кое-что узнать. Джоан бросила взгляд на симпатичного молодого человека, на протяжении последних сорока минут подпиравшего стену на противоположной стороне улицы. Ей показалось, что она его уже где-то видела. Когда без семи минут два Мэгги вышла из ресторана, она не обратила внимания на то, что молодой человек достал из кармана мобильный телефон. – Да, – ответил ему Ник Гутенберг. – Миссис Фицджеральд только что вышла из ресторана, где она обедала с Джоан Беннетт. Они пробыли вместе сорок семь минут. Я записал весь их разговор. – Хорошо. Немедленно привезите мне пленку. Когда Мэгги бежала по ступенькам здания приемной комиссии, часы на стене университета показывали 1.59. В Москве же было без одной минуты десять. Наслаждаясь финалом «Жизели», Коннор время от времени переводил театральный бинокль с танцевавшей на сцене балерины направо, чтобы убедиться, что Зеримский все еще в своей ложе. Для Зеримского это был еще один тяжелый день изнурительной избирательной кампании, и Коннора не удивляло, что он то и дело пытается подавить зевоту. Кандидат выехал в Ярославль ранним утром, а вернулся в Москву лишь незадолго до спектакля. После представления Зеримский сразу же покинул театр. На улице его и свиту ожидала целая вереница автомобилей. Коннор отметил, что мотоциклистов эскорта уже не двое, а четверо. То есть кое-кто начал склоняться к мысли, что Зеримский станет следующим президентом России. Коннор прибыл на вокзал через несколько минут после Зеримского. В купе он запер дверь, зажег свет и принялся изучать программу пребывания Зеримского в Санкт-Петербурге. В другом вагоне кандидат в президенты вместе с руководителем своего предвыборного штаба тоже изучал график визита. – Опять: утром пойди туда, вечером сделай то, – ворчал он. А тут еще Титов добавил посещение Эрмитажа. – Зачем мне Эрмитаж? – Ведь вы же были в Пушкинском музее. Если вы не посетите знаменитейший российский музей, вы нанесете оскорбление жителям Санкт-Петербурга. Зеримский ехал в северную столицу в первую очередь для того, чтобы встретиться с генералом Бородиным и высшим военным командованием. Если удастся убедить генерала снять свою кандидатуру и поддержать его, тогда военные – а это почти два с половиной миллиона человек – пойдут за ним и ему достанется главный приз. Чтобы все прошло гладко, Зеримский собирался сделать Бородину предложение, от которого тот не сможет отказаться. Коннор понимал, что завтрашняя встреча с генералом может стать решающей для Зеримского. В начале третьего ночи он погасил свет и сразу же заснул. Эшли Митчелл выключил у себя свет сразу же, как только поезд отошел от платформы. Но он не спал. Сергей не скрывал восторга от того, что поедет на петербургском экспрессе. Он шел за Джексоном, как жизнерадостный щенок. Когда Джексон открыл дверь купе, Сергей заявил: «Оно больше моей квартиры», запрыгнул на полку, скинул ботинки и натянул на себя одеяло, даже не сняв одежды. Джексон начал готовиться ко сну, а Сергей протер локтем запотевшее стекло и принялся наблюдать за происходящим на улице. До отхода поезда он не произнес ни слова. – А сколько нам ехать до Санкт-Петербурга? – спросил Сергей Джексона, когда поезд наконец тронулся. – Восемь с половиной часов. У нас впереди трудный день, поэтому постарайся уснуть. Сергей погасил у себя свет, Джексон не спал. Теперь он понимал, зачем его друга отправили в Россию: Хелен Декстер решила убрать Коннора. Днем он безуспешно пытался дозвониться до Энди Ллойда по мобильному. Не рискнув звонить главе аппарата Белого дома из гостиницы, он решил еще раз попытать счастья после завтрашнего выступления Зеримского на площади Свободы. Джексон был уверен, что Ллойд предоставит ему полномочия прекратить операцию, пока не стало слишком поздно. Он закрыл глаза. – Джексон, ты женат? – спросил Сергей. – Нет. Разведен. – А дети? У тебя есть дети? – Нет, – ответил Джексон. – Может, усыновишь меня? Я поеду с тобой в Америку. – Спи. – Джексон, а почему этот человек для тебя так важен? Джексон помолчал, прежде чем ответить. – Двадцать девять лет назад во Вьетнаме он спас мне жизнь. Поэтому я его должник. Понятно? Сергей не ответил – он уже крепко спал. 5 Начальник милиции Санкт-Петербурга Владимир Болченков создал специальный отдел по предотвращению террористических актов в ходе избирательной кампании. Если кого-нибудь из кандидатов захотят убить, пусть это произойдет не на его территории. Только за последнюю неделю отдел получил двадцать семь сообщений о готовящихся покушениях на жизнь Зеримского. Болченков не придал им значения. Но сегодня утром к нему в кабинет влетел молодой лейтенант. Он был бледен и говорил скороговоркой. Лейтенант включил магнитофон и прокрутил Болченкову запись телефонного звонка, поступившего в милицию всего несколько минут назад. «Сегодня на Зеримского будет совершено покушение, – произнес мужской голос. Мужчина говорил с акцентом, но Болченков не мог определить с каким. – Во время выступления на площади Свободы в Зеримского будут стрелять. Я перезвоню через несколько минут и сообщу подробности. На этот раз я буду говорить только с Болченковым». Телефон зазвонил через одиннадцать минут. Болченков погасил сигарету и снял трубку. «Интересующий вас человек будет выдавать себя за корреспондента несуществующей южноафриканской газеты. Он прибыл в Санкт-Петербург скорым поездом из Москвы сегодня утром. Его рост сто восемьдесят пять сантиметров, у него голубые глаза и густые рыжие волосы. Однако он может изменить внешность». В трубке раздались короткие гудки. В течение следующего получаса сотрудники отдела снова и снова прослушивали записи звонков. Внезапно Болченков сказал: – Проиграйте еще раз вторую пленку. Молодой лейтенант нажал на кнопку, не понимая, что могло так заинтересовать его начальника. Все приготовились внимательно слушать. – Стоп, – сказал начальник. – Я так и думал. Давайте сначала и считайте. Считать что? – хотел спросить лейтенант, нажимая на кнопку «Воспроизведение». На этот раз он услышал слабый, приглушенный бой часов. Он еще раз отмотал пленку. – Два удара, – сказал лейтенант. – Если это два часа дня, наш информатор звонил с Дальнего Востока. Его шеф улыбнулся: – Не думаю. Скорее всего, звонили с Восточного побережья США в два часа ночи. Мэгги набрала номер Тары. – Это мама, – произнесла она, услышав, что дочь взяла трубку. – Я очень волнуюсь, потому что не имею ни малейшего представления о том, где находится твой отец. – Мам, но это ж обычное дело. – Да, знаю. Но у меня нехорошее предчувствие, – сказала Мэгги. – В шкафу я нашла адресованный мне конверт. На нем написано: «Не вскрывать до 17 декабря». – Когда ты его нашла? – Сегодня утром. – Я бы вскрыла письмо прямо сейчас, – сказала Тара. – В этом я не сомневаюсь, – ответила Мэгги. – Но, по-моему, стоит подождать еще несколько дней. – Мам, а почему бы тебе не позвонить Джоан и не спросить совета у нее? – Я уже позвонила. – И что она сказала? – Вскрыть конверт. – Сколько народу будет на площади? – поинтересовался Болченков. – Точную цифру назвать трудно, – ответил старший из присутствовавших в комнате офицеров. – Может прийти до ста тысяч человек. – Сколько сотрудников вы можете выделить? – Весь наличный состав. Я уже всем сообщил приметы этого человека. Есть надежда взять его еще на подступах к площади Свободы. Но немногие из моих людей когда-либо работали на столь грандиозных мероприятиях. – Если и вправду соберется сто тысяч человек, – заметил Болченков, – это будет первым таким опытом и для меня. Удалось получить дополнительную информацию? – Да. Предвыборную кампанию освещают три журналиста из Южной Африки. Исходя из полученных от информатора примет, я сделал вывод, что это тот из них, который называет себя Питом де Вилльерсом. – На него есть что-нибудь? – Нет. Но полицейские Йоханнесбурга упомянули о колумбийском следе. – Что за колумбийский след? – оживился Болченков. – Несколько недель назад ЦРУ выпустило секретный меморандум, в котором излагаются обстоятельства убийства кандидата в президенты Колумбии. Они проследили убийцу до Южной Африки, а там его след потерялся. Потом видели, как он садился в самолет на Женеву. – Это все, что мне надо, – сказал начальник. – Есть еще какие-нибудь вопросы? Никто не шелохнулся. – Если у кого-нибудь появится новая информация, докладывать немедленно. Диктор Си-эн-эн Хиллари Баукер рассказывала о новостях американской политики. Президентский законопроект о разоружении с огромным трудом прошел палату представителей. Опытные люди предрекали, что в Сенате его ждет еще более трудная судьба. Коннор перестал бриться и уставился на экран. А теперь наш корреспондент в Санкт-Петербурге Клиффорд Саймондс расскажет о приближающихся выборах президента России. Опросы общественного мнения говорят о том, что два основных кандидата – премьер-министр Григорий Чернопов и лидер коммунистов Виктор Зеримский – имеют приблизительно равные шансы. Кандидат коммунистов выступит сегодня на площади Свободы, где, по прогнозам милиции, соберется до ста тысяч его сторонников. Перед этим Зеримский проведет встречу с генералом Бородиным, который, как ожидается, вскоре объявит о снятии своей кандидатуры. Пока неизвестно, кого из двух фаворитов предвыборной гонки он поддержит. От решения генерала Бородина, скорее всего, и будет зависеть исход выборов. Коннор выключил телевизор. Он решил не ходить в Эрмитаж, а сосредоточиться на главном – на публичном выступлении Зеримского. Он уже присмотрел подходящий ресторан с окнами, выходившими на площадь Свободы. Вход в здание был с боковой улицы, поэтому ему не придется появляться на площади раньше времени. Выйдя из гостиницы, он позвонил из автомата в ресторан и заказал на двенадцать часов столик у окна в зале на втором этаже. Затем Коннор проследовал к ближайшей гостинице, сунул дежурному портье двадцатидолларовую бумажку и объяснил, что ему на час нужен номер, где он мог бы принять душ и переодеться. Когда он около двенадцати спустился на первый этаж, портье не узнал его. Коннор оставил у него сумку и сказал, что заберет ее около четырех. Укладывая сумку под стойку, портье впервые обратил внимание на кейс. Поскольку на обеих вещах висела бирка с одним и тем же именем, он положил их вместе. Коннор, не торопясь, прошелся по улице, прилегающей к площади Свободы. Он миновал двоих милиционеров, которые задавали вопросы какому-то высокому, рыжеволосому иностранцу. Милиционеры не смотрели в его сторону, когда он проскользнул в ресторан. Он назвал метрдотелю свое имя и был препровожден к столику, от которого открывался прекрасный вид на площадь. Коннор размышлял о Томе Лоренсе и о том, сколько времени понадобится президенту, чтобы решиться на политическое убийство. В этот момент к нему подошел официант и протянул меню. – Могу ли я принять у вас заказ, сэр? По распоряжению милиции к двум часам ресторан должен быть закрыт. – Тогда я, пожалуй, закажу стейк «минутка», – сказал Коннор. – Как ты думаешь, где он сейчас? – спросил Сергей. – Должен быть где-то здесь. Но в такой толчее его будет трудно найти, – ответил Джексон. – Получишь десять долларов, если сумеешь его высмотреть. Скорее всего, он хорошо загримирован. Сергей с гораздо большим интересом стал рассматривать заполнившую площадь толпу. – Видишь человека вон там на лестнице? Он еще беседует с милиционером? – Вижу, – ответил Джексон. – Это – Владимир Болченков, начальник городской милиции. Честный человек, хоть и второй по могуществу во всем Санкт-Петербурге. – А кто же первый? – Его брат Иосиф Болченков. Он – босс петербургской мафии, – сказал Сергей. Джексон рассмеялся: – Откуда ты все это знаешь? – От матери. Она спала и с тем и с другим. Коннор заказал чашечку кофе. До прибытия кандидата оставалось еще полчаса, но площадь уже была заполнена народом. Коннор сосредоточил внимание на дальнем от него конце площади: сооруженная там трибуна для прессы оставалась единственным свободным пятачком. Он не понимал, почему вокруг нее крутится столько детективов в штатском? Чтобы оградить журналистов от назойливого интереса зевак, такого множества агентов не требовалось. Что-то здесь было не так. Он посмотрел на часы. Встреча Зеримского с генералом Бородиным должна была уже закончиться. Коннору было любопытно, сумеет ли он по поведению Зеримского определить, заключена ли сделка. Он попросил счет и в последний раз окинул взглядом расстилавшийся перед ним пейзаж. Профессионал вряд ли посчитал бы площадь Свободы подходящим местом для проведения операции. Но интуиция подсказывала Коннору, что столь огромное стечение народа позволит ему совсем близко подобраться к Зеримскому. На трибуну для прессы он решил не ходить. Коннор заплатил по счету, забрал в гардеробе пальто и шляпу и слился с людским потоком. На площади Свободы яблоку негде было упасть, но Коннор тем не менее попытался протиснуться к возвышению для оратора. Он посмотрел в сторону выгородки для прессы, вокруг которой наблюдалась какая-то суета. Коннор улыбнулся, обнаружив Эшли Митчелла на его обычном месте, метрах в трех от того места, где должен был бы сидеть он сам. – Где он? – спросил Болченков сержанта с рацией. – Встреча с генералом Бородиным закончилась восемнадцать минут назад. Здесь он будет минут через семь. – То есть через семь минут все и начнется. Нутром чую: тот, кого мы ищем, где-то в толпе. Коннор с трудом прокладывал себе путь. Он оглядел окрестные крыши: более десятка снайперов шарили биноклями по толпе. По периметру площади было выставлено оцепление из двух сотен милиционеров. Коннор еще раз взглянул на трибуну для прессы. Милиция проверяла документы у всех. В этом не было бы ничего необычного, если бы только некоторых журналистов не просили снимать головные уборы. Краем глаза Коннор заметил в нескольких шагах от себя Митчелла. Он нахмурился. Как молодому агенту удалось его узнать? Неожиданно над площадью пронесся громкий рев, как будто на сцену вышла рок-звезда. Коннор обернулся и увидел, что на площадь въехал кортеж Зеримского. Через несколько минут кандидат в президенты взобрался на подиум, и толпа взревела еще сильнее. Коннор не обращал внимания на царившее вокруг сумасшествие – он наблюдал за действиями милиционеров. Они явно что-то или кого-то искали. Внезапно в его голове возникла нехорошая мысль, но он быстро ее отогнал. Нет, это невозможно. Это уже паранойя. Один старый агент как-то сказал ему, что последнее задание – самое трудное. Но если появились хоть малейшие подозрения, надо выбираться из опасной зоны. Коннор огляделся и решил, что начнет выбираться с площади, когда в очередной раз раздадутся бурные аплодисменты. В этом случае меньше вероятности, что кто-нибудь заметит, как он продирается сквозь толпу. – Я только что видел того человека, – сказал Сергей. – Где? – спросил Джексон. – Вон, стоит лицом к Зеримскому шагах в двадцати от трибуны. У него другой цвет волос, и ходит он как старик. С тебя десять долларов. – Как ты его заметил с такого расстояния? – Он единственный, кто пытается уйти с площади. Джексон вручил мальчику десятку в тот самый момент, когда Зеримский подошел к микрофону. – Товарищи, – голос у лидера партии оказался зычным, – мне выпала большая честь выступить перед вами в качестве вашего кандидата. С каждым днем я все более убеждаюсь… Коннор вновь увидел в толпе Митчелла. Он был к нему на несколько метров ближе, чем в прошлый раз. – Подавляющее большинство наших сограждан хочет более справедливого распределения достояния, созданного их талантом и тяжелым трудом. Как только митингующие принялись аплодировать, Коннор быстро переместился вправо. Когда аплодисменты утихли, он замер как вкопанный. – Почему этот человек следует за твоим другом? – спросил Сергей. – Потому что он – дилетант, непрофессионал, – ответил Джексон. – Товарищи, – продолжал Зеримский, – посмотрите вокруг. По улицам Санкт-Петербурга разъезжают «мерседесы», БМВ и «ягуары». Но кому они принадлежат? Горстке представителей привилегированного класса. Когда публика снова зааплодировала, Коннор еще на несколько шагов продвинулся к краю площади. – Кажется, я его засек, – сказал милиционер в штатском. – Где, где? – взволнованно спросил Болченков. – Северная оконечность площади, около пятидесяти метров вглубь, замер на месте. Он не похож на человека с фотографии, но, как только раздаются аплодисменты, он передвигается слишком быстро для своего возраста. – Вижу, – сказал Болченков. Спустя несколько секунд добавил: – Да, возможно, это он. Пора его брать. И как можно быстрее. Эшли Митчелл стоял теперь всего в каком-то шаге от Коннора, который старательно делал вид, что не замечает его. Через несколько секунд начнется продолжительная овация, когда Зеримский расскажет о том, как он конфискует нечестно нажитые капиталы – это обещание всегда вызывало наибольшее воодушевление толпы. Коннор спокойно улизнет, а потом добьется того, чтобы Митчелла перевели на бумажную работу в какое-нибудь кишащее москитами болото. – Не забывайте, – продолжал Зеримский, – что Россия снова может стать величайшей мировой державой. Митингующие разразились аплодисментами. Коннор резко двинулся вправо и сделал уже три шага, когда милиционер схватил его за левую руку. Секундой позже другой подлетел к нему справа. Коннор позволил повалить себя на землю. Правило первое: если при тебе нет ничего компрометирующего, не сопротивляйся при аресте. Толпа расступилась вокруг трех лежавших на земле мужчин. Митчелл насторожился в ожидании неизбежного вопроса: «Кто этот человек?» – Киллер, нанятый мафией, – шепнул он соседям. Продвигаясь в сторону трибуны для прессы, он время от времени бормотал: – Киллер, нанятый мафией. – Избрав меня своим президентом, вы сможете быть твердо уверенными в одном. – Вы арестованы, – сказал человек, которого Коннор не мог видеть, лежа носом в асфальт. – Уберите его отсюда, – произнес все тот же начальственный голос, и Коннора потащили с площади. Джексон не отрываясь смотрел на Коннора, пока милиция прокладывала дорогу в толпе. Зеримский заметил какое-то движение в толпе, но и глазом не моргнул. – Вы сделали это не ради меня, – решительно продолжил он. – И даже не ради Коммунистической партии. Вы сделали это ради будущих поколений россиян. Милицейский автомобиль в сопровождении четырех мотоциклистов покинул площадь. Джексон бросил взгляд в сторону трибуны для прессы. Журналистов отъезжающий милицейский автомобиль теперь интересовал гораздо больше, чем речь Зеримского. – Нанятый мафией киллер, – доверительно сообщил турецкий журналист своему коллеге. Эту информацию он почерпнул в толпе. Когда милицейский автомобиль скрылся из виду, Митчелл взглядом выхватил из толпы человека, с которым ему необходимо было переговорить. Он терпеливо ждал, когда Клиффорд Саймондс из Си-эн-эн посмотрит в его сторону, и, когда тот наконец посмотрел, Митчелл замахал руками, давая понять, что есть срочный разговор. Корреспондент живо пробрался через толпу и подошел к американскому атташе по культуре. Саймондс внимательно выслушал все, что хотел рассказать ему Митчелл. Он выходил в эфир через двенадцать минут. Когда он подходил к трибуне прессы, улыбка на его лице была значительно шире, чем до разговора с атташе. До того как Зеримский покинет трибуну, Митчеллу необходимо было «влить» информацию о киллере в чуткие уши еще одного человека. От восторженных поклонников кандидата в президенты защищала цепь телохранителей. Митчелл подошел к одному из них и на прекрасном русском объяснил, с кем он хочет переговорить. Охранник крикнул что-то пресс-секретарю, который тут же подал знак пропустить американца за заграждение. Митчелл быстро изложил пресс-секретарю свою версию событий, добавив, что де Вилльерс был загримирован под старика, и назвав отель, из которого тот вышел, прежде чем объявиться в ресторане. Президент и глава его администрации сидели в Овальном кабинете и смотрели утренние новости. Во время репортажа Клиффорда Саймондса никто из них не проронил ни слова. Сегодня во время выступления лидера коммунистов Виктора Зеримского на площади Свободы был арестован международный террорист. Сейчас он находится в печально известной петербургской тюрьме «Кресты». Милиция не исключает, что этот человек причастен к недавнему убийству Рикардо Гусмана, кандидата в президенты Колумбии. Предположительно, русская мафия заплатила ему миллион долларов за то, чтобы он убрал Зеримского из президентской гонки. Том Лоренс нажал кнопку на пульте дистанционного управления, и экран погас. – И вы говорите, что арестованный – агент ЦРУ и не имеет отношения к русской мафии? – Да, – ответил Энди Ллойд. – Я жду, когда позвонит Джексон и подтвердит, что тот же агент убил Гусмана. – Что мне отвечать прессе? – Вам придется блефовать. Не в наших интересах оповещать мир о том, что задержанный – наш человек. – Но ведь тогда с Хелен Декстер будет покончено раз и навсегда. – Если вы заявите, что были не в курсе, половина населения откажет вам в доверии как простофиле, которого водит за нос ЦРУ. Но если вы признаетесь, что знали об операции, другая половина потребует вашего импичмента. Поэтому пока я бы посоветовал вам ограничиться заявлением, что вы с интересом ожидаете исхода выборов в России. – Еще бы не с интересом, – сказал Лоренс. – Я меньше всего на свете хочу, чтобы Зеримский стал президентом. На следующий же день мы снова окажемся на грани войны. – Именно поэтому Сенат тянет с законопроектом о разоружении. Окончательного решения не будет до тех пор, пока не станут известны результаты выборов. – Если у них в тюрьме наш человек, нам следует что-то предпринять, и поскорее. Если Зеримский все-таки станет президентом, пленнику останется уповать только на Господа Бога. Уж я-то тогда ничем не смогу ему помочь. Коннор лежал на койке и изучал свою камеру. Она была даже немного просторнее купе, в котором он приехал из Москвы. Во Вьетнаме он полтора года провел в более скромном помещении. Тогда у него был четкий приказ: на допросах сообщать вражеским офицерам только свое имя, звание и личный номер. Коннор понимал, что о помощи можно забыть. Теперь все у него в голове встало на свои места. От него не потребовали расписаться за деньги. Теперь он вспомнил и фразу, которую никак не мог извлечь из глубин памяти: «Если вы беспокоитесь по поводу своей новой работы, я с удовольствием переговорю с президентом компании, в которую вы переходите, и объясню ему, что это всего лишь краткосрочная командировка». Откуда было Гутенбергу знать, что он прошел собеседование и общался напрямую с президентом компании? Замдиректора знал об этом, потому что поговорил с Беном Томпсоном. Поэтому-то «Вашингтон провидент» и отказалась от своего предложения. Что касается Эшли Митчелла, Коннор обязан был разглядеть, что скрывается за его показной неопытностью. Но телефонный звонок президента до сих пор вызывал недоумение. Почему Лоренс ни разу не обратился к нему по имени? Да и говорил он как-то бессвязно. Коннор уставился в потолок. Если звонка президента не было, ему из «Крестов» не выбраться никогда. Хелен Декстер, таким образом, благополучно избавилась от человека, который мог бы ее разоблачить. Тут дверь камеры распахнулась, и в нее вошел человек в синем мундире с золотыми галунами. Когда милицейский автомобиль скрылся из виду, Джексон зашагал прочь с площади, оставив позади аплодировавшую толпу. Шел он так быстро, что Сергею пришлось вприпрыжку бежать за ним. Мальчик обрадовался, когда Джексон остановился и поймал такси. Джексон мог только восхищаться Митчеллом, который под руководством Декстер и Гутенберга блестяще провел операцию. Это была классическая цэрэушная подстава, но немного усовершенствованная: на сей раз в иностранную тюрьму был безжалостно сдан один из своих. Он старался не думать, через что придется пройти Коннору. Вместо этого он сосредоточился на предстоявшем докладе Энди Ллойду. Если бы он дозвонился до него вчера вечером, он мог бы получить добро на вывод Коннора из игры. Его сотовый телефон до сих пор не работал, поэтому он собирался рискнуть и воспользоваться гостиничным. По прошествии двадцати девяти лет представилась возможность отдать долг, а он оказался не на высоте. Такси остановилось у отеля. Он расплатился с шофером, вбежал в вестибюль и понесся вверх по лестнице. Сергей догнал его лишь у двери номера. Русский мальчик сидел на полу и слушал, как Джексон разговаривает по телефону с кем-то по имени Ллойд. Когда Джексон повесил трубку, его трясло от злости. Сергей открыл рот в первый раз с тех пор, как они покинули площадь: – Тебе надо встретиться с Николаем Романовым. Это еще один из клиентов моей матери. Сергей набрал номер своей матери и, когда на другом конце провода ответили, повел себя так, как раньше при Джексоне никогда себя не вел. Он говорил уважительным тоном, внимательно слушал и ни разу мать не перебил. Через двадцать минут Сергей положил трубку. – Она позвонит кому надо, – сказал он. Потом Сергей объяснил, что он попросил, чтобы Джексону устроили встречу с Царем, могущественным боссом всей русской мафии. – Моя мать – одна из немногих женщин, с которыми Царь согласится говорить. Она попросит его принять тебя в своей резиденции. Телефон зазвонил, и Сергей моментально снял трубку. Он слушал, и его лицо становилось все более бледным. Немного поколебавшись, он все же согласился с тем, что говорила ему мать, и повесил трубку. – Царь согласился меня принять? – с нетерпением спросил Джексон. – Да, – тихо произнес Сергей. – Завтра утром за тобой приедут двое: Алексей Романов, единственный сын Царя, и Степан Иваницкий, двоюродный брат Алексея, третий в бандитской иерархии. – Так в чем же тогда проблема? – Они тебя не знают, поэтому выдвинули условие. Если Царь решит, что ты понапрасну тратишь его время, эти двое вернутся и сломают мне ногу, чтоб неповадно было беспокоить их в следующий раз по пустякам. Джексон подумал, не отменить ли встречу. Он не хотел, чтобы из-за него мальчик становился калекой. Но тот сказал, что уже слишком поздно – он принял их условия. – Поздравляю, – сказала Декстер, не успел Гутенберг переступить порог ее кабинета. – Я только что посмотрела новости Эй-би-си и Си-би-эс. И те и другие изложили Саймондсову версию событий. Как вы думаете, завтра пресса будет раскручивать эту историю? – На Западе к ней уже теряют интерес. К завтрашнему дню она останется на первых страницах только в русских газетах. И если Зеримский победит, Фицджеральд уже никогда не выйдет из «Крестов». – Вы подготовили доклад для президента? Гутенберг сел и положил на стол Хелен Декстер папку. Дочитав доклад до конца, она позволила себе нечто вроде довольной улыбки. – Подпишите доклад и немедленно отправляйте его в Белый дом. Конечно, жаль, что пришлось пожертвовать Фицджеральдом. Но если это поможет Зеримскому стать президентом, мы убьем сразу двух зайцев: законопроект Лоренса будет отклонен Конгрессом, а Белый дом станет гораздо реже совать нос в дела ЦРУ. Гутенберг кивнул в знак согласия. Коннор вскочил и посмотрел на своего визитера. Начальник милиции жадно затянулся сигаретой. – Поганая привычка, – заметил он на превосходном английском. Коннор молчал. – Меня зовут Владимир Болченков. Я – начальник милиции этого города. Я подумал, что, прежде чем заносить что-нибудь в протокол, нам стоит немного поболтать. Итак, кто вы такой на самом деле? – Меня зовут Пит де Вилльерс. Я – южноафриканец. Я работаю в йоханнесбургской газете «Меркюри». Я хочу встретиться со своим послом. – Понимаете ли, я знаю наверняка, что ваше имя не Пит де Вилльерс, – сказал Болченков. – Я так же абсолютно уверен в том, что вы не южноафриканец и что газеты «Меркюри» в Йоханнесбурге не существует. И еще, чтобы нам не отнимать друг у друга слишком много времени: из надежнейшего источника я получил заверения, что мафия вас не нанимала. Должен признать, пока я не знаю, кто вы и даже из какой вы страны. Но кто бы ни был ваш работодатель, у него возникли серьезные проблемы. Коннор и глазом не моргнул. – Если вы не считаете возможным поговорить со мной, что ж, оставайтесь гнить здесь. Я же тем временем буду купаться в лучах славы, которая обрушилась на меня, так сказать, не вполне заслуженно. Коннор продолжал молчать. – Я вижу, мои слова до вас не доходят, – сказал Болченков, направляясь к двери. – Даю вам время подумать. Но на вашем месте я не думал бы слишком долго. Он постучал в дверь. – Уверяю вас, – добавил Болченков, пока ему открывали, – что, пока я возглавляю петербургскую милицию, здесь не будет никаких пыток. Я не верю в пытки, это не мой стиль. Но я не могу обещать вам такого же бережного отношения, если следующим президентом станет Зеримский. – Болченков захлопнул дверь камеры. Рядом с гостиницей остановились три белых БМВ. Ожидавший их в вестибюле Джексон вышел на улицу. Его проводили к задней дверце второй машины. Он сел на заднее сиденье между высоким худым мужчиной, представившимся Алексеем Романовым, и более плотно сбитым субъектом, очевидно племянником Царя, Степаном Иваницким. Маленький кортеж вылетел из города и понесся по узким извилистым дорогам, почти не встречая на своем пути других автомобилей. Внезапно, не сбавляя скорости, головной автомобиль повернул налево и остановился перед коваными железными воротами, которые венчали распростертые орлиные крылья. Из укрытия вышли два человека с «Калашниковыми», и водитель первого автомобиля опустил тонированное стекло, чтобы они могли заглянуть внутрь. Когда все три автомобиля были осмотрены, один из охранников кивнул, и орлиные крылья разошлись в стороны. Кортеж проследовал дальше по петлявшей в густом лесу дороге. Минут через пять Джексон наконец увидел строение, которое язык никак не поворачивался назвать домом. Сто лет назад это был дворец наследника российского престола. Сейчас его занимал дальний родственник императора, который и считал себя законным наследником императорской власти. Машины резко затормозили у парадного крыльца. На верхней ступени гостей поджидал дворецкий в длинном черном фраке. Он поклонился Джексону: – Добро пожаловать в Зимний дворец, мистер Джексон. Господин Романов ожидает вас в Синей галерее. Алексей Романов и Степан Иваницкий проводили Джексона по длинному коридору. У высоких белых дверей дворецкий остановился. Он постучался и открыл одну створку. – Мистер Джексон, – объявил он и, церемонно отступив в сторону, пропустил Джексона в просторную, роскошно обставленную залу. Из обитого красным бархатом кресла в стиле Людовика XIV поднялся пожилой человек в синем костюме в тонкую полоску. Он был сед, а бледность его лица говорила о том, что он уже давно и серьезно болен. Когда он сделал шаг вперед, чтобы пожать руку гостю, стало заметно, что он слегка сутулится. – Очень любезно с вашей стороны, мистер Джексон, что вы проделали весь этот неблизкий путь, чтобы увидеться со мной. Вы должны извинить меня за мой английский, я его слегка подзабыл. Мне пришлось покинуть Оксфорд в тридцать девятом, вскоре после начала войны. – Он ласково улыбнулся. Джексон в замешательстве молчал. – Мистер Джексон, сделайте одолжение, присядьте, – сказал старик, жестом указывая на второе кресло. – Благодарю, – сказал Джексон. – А теперь, мистер Джексон, – сказал Романов, медленно опускаясь в кресло, – я буду задавать вам вопросы, а вы постарайтесь отвечать на них честно. Поскольку, если вы мне солжете, как бы выразиться помягче, конец придет не только нашей встрече. Джексон знал, что старик – единственный человек на свете, способный вытащить Фицджеральда из «Крестов». Он сдержанно кивнул, давая понять, что ему все ясно. – Хорошо, – сказал Романов. – Мистер Джексон, я сразу понял, что вы работаете на одно из правоохранительных ведомств. А коль скоро вы действуете на территории нашей страны, я полагаю, что это ЦРУ. Я прав? – Я проработал в ЦРУ двадцать восемь лет, а недавно меня… заменили. – Джексон тщательно подбирал слова. – Иметь начальником женщину – противоестественно, – заметил Романов без тени улыбки. – В нашей организации подобная глупость невозможна. Романов взял со столика маленькую рюмку с бесцветной жидкостью. Прежде чем задать следующий вопрос, он сделал маленький глоток и поставил рюмку на место. – Зачем вы хотели видеть меня, мистер Джексон? – Я пришел просить за моего друга, который по моей глупости оказался в «Крестах». – Ваш друг работает на ЦРУ? – спросил старик. Джексон не ответил. – А-а, понятно. Я так и думал. Да, полагаю, при этих обстоятельствах Хелен Декстер не будет торопиться к нему на выручку. Джексон продолжал хранить молчание. – Хорошо, – сказал старик. – Теперь я знаю, чего вы от меня хотите. – Он помолчал. – Но что вы можете предложить взамен? – Я не представляю себе нынешних расценок. Старик засмеялся: – Вы ведь не думаете, что я притащил вас сюда говорить о деньгах? Только за прошлый год оборот нашей организации составил сто восемьдесят семь миллиардов долларов. У нас филиалы в ста сорока двух странах. Нет, мистер Джексон, мне осталось не так уж много, и я не стал бы тратить драгоценное время на разговоры о деньгах с человеком, у которого за душой ни гроша. – Тогда зачем вы согласились со мной встретиться? Старик еще раз глотнул бесцветной жидкости, а затем подробно объяснил, на каких условиях он готов помочь Коннору Фицджеральду бежать из «Крестов». – Возможно, вам нужно время, чтобы обдумать мое предложение, – продолжал Романов. – Если ваш друг согласится с моими условиями, а затем не выполнит свою часть сделки, последствия будут очень печальными для него. Я уже распорядился, чтобы мой сын Алексей сопровождал вас обоих в Соединенные Штаты. Я возложил на Алексея персональную ответственность за то, чтобы наш контракт был выполнен полностью. Он не вернется домой, пока не будут исполнены все обязательства. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду, мистер Джексон. Офис Зеримского являл собой полную противоположность загородному дворцу Царя. Лидер коммунистов занимал третий этаж обшарпанного здания на северной окраине Москвы. Только те, кому случалось побывать на его волжской даче, знали, что Зеримский вовсе не чурается роскоши. Последний избирательный участок закрылся в десять вечера. Теперь Зеримскому оставалось лишь сидеть и ждать, пока подсчитают бюллетени. Поскольку генерал Бородин снял свою кандидатуру, у него появился реальный шанс на победу. Но мафия поддерживала премьера Чернопова, и поэтому для победы Зеримскому надо было собрать намного больше половины голосов. Чтобы подстраховаться, он решил найти союзника в стане Царя. – Это хорошая новость, Степан, – сказал он в трубку. – Но вам самим придется разбираться с вашим кузеном. Тут раздался стук в дверь, и он сразу же положил трубку – Зеримский не хотел, чтобы руководитель его предвыборного штаба знал, с кем он разговаривает. – Журналисты спрашивают, выйдете ли вы к ним, – сказал Титов. Зеримский неохотно кивнул и вслед за Титовым спустился на улицу. Он отдал распоряжение своим сотрудникам ни в коем случае не пропускать журналистов в здание – они не должны были видеть, как беден его офис. Это и многое другое изменится, когда государственные финансы окажутся у него в руках. Даже начальнику своего штаба Зеримский не говорил, что в случае его победы это будут последние выборы в истории России. Дверь распахнулась, и в камеру вошел Болченков. У него в руках были большая дорожная сумка и потертый кожаный кейс. – Как видите, я вернулся, – сказал он, усевшись напротив Коннора и закурив. – Со времени нашей последней встречи в вашем деле открылись новые интересные обстоятельства, о которых, как мне кажется, интересно будет узнать и вам. Болченков поставил сумку и кейс на пол. – Администратор отеля «Националь» сообщил, что эти две вещи остались невостребованными. Коннор приподнял бровь. – Как я и предполагал, – сказал начальник милиции, – когда мы показали портье вашу фотографию, он подтвердил, что помнит, как похожий на вас мужчина оставил сумку. Про кейс он ничего не знает. Болченков открыл кейс – в нем лежала винтовка «Реминг-тон-700». Коннор смотрел прямо перед собой, разыгрывая полнейшее равнодушие. – Я ни на секунду не сомневаюсь в том, что вам по роду вашей деятельности и раньше приходилось иметь дело с этой маркой оружия. В то же самое время я полностью уверен: вы никогда не видели вот этой конкретной винтовки. Даже новичку ясно, что вас подставили. Болченков глубоко затянулся. – В ЦРУ, очевидно, считают нас конченными тупицами. Неужели они хоть на минуту представили, что нам не известно, кто такой Митчелл на самом деле? Тоже мне атташе по культуре! – фыркнул он. – И еще: Виктор Зеримский победил на выборах. Коннор вымученно улыбнулся. – Я с трудом представляю, чтобы на своей инаугурации он предложил вам кресло в первом ряду, – продолжал милиционер. – Может быть, мистер Фицджеральд, пришло время рассказать нам свою часть истории. 6 Президент Зеримский с важным видом вошел в зал. Его коллеги повскакивали со своих кресел, стоявших вокруг длинного дубового стола. Они аплодировали до тех пор, пока он не уселся под извлеченным из запасников Пушкинского музея портретом Сталина. – Официально я вступаю в должность лишь в следующий понедельник, – начал Зеримский, – но есть несколько вопросов, которые я намерен решить незамедлительно. Он повернулся к коренастому человеку, который тупо смотрел прямо перед собой. Когда-то Иосиф Плесков был телохранителем Зеримского, но, застрелив троих покушавшихся на жизнь его босса в Одессе, он на следующее утро проснулся членом политбюро. – Иосиф, мой старый друг, – сказал Зеримский, – ты будешь министром внутренних дел. Плесков лучезарно улыбнулся. Так улыбаются дети, получившие в подарок новую игрушку. – Иосиф, твоей главной заботой будет борьба с организованной преступностью. Для начала хорошо бы арестовать Николая Романова по кличке Царь. Плесков задумался – проще было бы Царя убить. Зеримский обвел взглядом сидящих за столом людей. – Лев, ты будешь новым министром юстиции. Лев Шулов нервно улыбнулся. В этот момент в зал вошел Дмитрий Титов и что-то прошептал Зеримскому на ухо. Зеримский рассмеялся: – Звонит президент Соединенных Штатов. Хочет меня поздравить. Зеримский снял трубку стоявшего рядом с ним телефона. – Господин президент. – Это вы, Виктор? – Это президент Зеримский. С кем имею честь? – Это Том Лоренс, – произнес президент США, состроив недоуменную гримасу госсекретарю и руководителю аппарата, которые внимательно слушали разговор по параллельным трубкам. – Доброе утро. Чем могу быть вам полезен? – Хочу присоединиться к поздравлениям, которые вы, должно быть, во множестве получаете после столь убедительной победы. Я очень хотел бы, Виктор, поближе познакомиться с вами. – Тогда вам следует иметь в виду, что по имени ко мне обращается только родная мать. – Извините, – сказал Лоренс. – Как бы вы хотели, чтоб я к вам обращался? – Так же, как, по вашему мнению, должен обращаться к вам любой незнакомый человек. – Попробуйте сменить тон, господин президент, – посоветовал госсекретарь, прикрыв трубку рукой. – Я надеюсь, в скором времени мы найдем возможность встретиться. – Я обдумаю ваше предложение, – сказал Зеримский. – Передайте руководителю своего аппарата, чтобы он связался с товарищем Титовым, который отвечает за организацию моих встреч с лидерами иностранных государств. – Да, конечно, я передам, – сказал Лоренс. – До свидания, господин президент, – сказал Зеримский. – До свидания… господин президент, – ответил Лоренс. Положив трубку, Зеримский обратился к руководителю своей администрации: – Позвонит Энди Ллойд и пригласит меня в Вашингтон. Примите приглашение. Титов кивнул. – Я хочу, – сказал Зеримский, – чтобы Лоренс как можно скорее понял, с кем имеет дело. А начну я с того, что провалю в Сенате его законопроект о разоружении. Он позволил своим подчиненным немного поаплодировать, а затем жестом прервал овацию: – Пора обратиться к внутренним проблемам – они для нас гораздо важнее. Я считаю, что наши граждане тоже должны получше узнать своего нового правителя. Он повернулся к вновь назначенному министру юстиции: – Где этот киллер, который пытался меня убить? – В «Крестах», – ответил Шулов. – Он будет первым, кого мы покараем публично, – сказал Зеримский. – Но у милиции пока нет доказательств, что он… – Доказательства должны появиться. – Понял, господин президент, – сказал новый министр юстиции и нерешительно добавил: – А какой нужен приговор? – Смертная казнь, конечно, – сказал Зеримский. – По вынесении приговора сообщите прессе, что я лично буду присутствовать на казни. – А когда казнь? – спросил министр юстиции. Зеримский полистал органайзер. – В пятницу в восемь утра. Через несколько секунд после ухода Болченкова в камеру Коннора вломились три здоровых мужика. Двое из них стащили Коннора с койки и швырнули на стул, на котором недавно восседал Болченков. Они заломили ему руки за спину и надели наручники. Коннор впервые в жизни увидел опасную бритву. Двое громил пригнули ему голову, а третий ржавым лезвием наголо выбрил его. Еще долго после их ухода по лицу Коннора струилась кровь. В конце концов Коннор уснул. Он не мог сказать, сколько времени проспал. Следующее воспоминание – его подняли с пола и снова швырнули на стул. Все тот же головорез длинной толстой иглой наколол Коннору на левом запястье номер 12995. При этом он обращался с Коннором так же нежно, как и во время бритья. Вернувшись в третий раз, тюремщики вытолкали его из камеры в длинный темный коридор. Коннор пытался не думать о том, каковы их дальнейшие планы. В представлении на награждение лейтенанта Фицджеральда Почетной медалью Конгресса говорилось, как бесстрашно лейтенант вел в атаку своих солдат, как спас жизнь другому американскому офицеру и совершил потрясший всех побег из вьетнамского лагеря для военнопленных. Но Коннор-то знал, что бесстрашных людей не бывает. В лагере он продержался год пять месяцев и два дня – но тогда ему было двадцать два, а в двадцать два года кажется, что ты бессмертен. Когда его вытолкали на улицу, первое, что увидел Коннор в лучах утреннего солнца, была виселица, над возведением которой трудилась команда заключенных. В тюремный двор въехала милицейская машина, и один из громил впихнул его на заднее сиденье. К удивлению Коннора, в автомобиле сидел начальник милиции. Болченков подался вперед и сказал шоферу: – Во Дворец правосудия. Появившись в понедельник в Лэнгли, Джоан Беннетт прямиком направилась в библиотеку. В течение следующих девяти часов ей предстояло изучать пришедшие по электронной почте выжимки из свежих ближневосточных газет. Она выискивала все упоминания о Соединенных Штатах и, если материал казался ей важным, отсылала его начальству на третий этаж. Это была утомительная, отупляющая работа, но Джоан не хотела радовать Гутенберга своей отставкой. Незадолго до полуночи, когда у Джоан начинался обеденный перерыв, она изучала стамбульскую «Ньюс», единственную в Турции англоязычную газету. Внезапно ей в глаза бросился заголовок: «Киллер идет под суд». В статье говорилось о южноафриканском террористе, представшем перед судом по обвинению в покушении на нового президента России. Эта история не вызвала бы у нее интереса, если бы не карандашный портрет обвиняемого, помещенный в газете в качестве иллюстрации. Джоан набрала ключевую фразу: «Покушение на Зеримского» и включила режим поиска. Все найденные компьютером статьи сходились в следующем: человек, арестованный на площади Свободы, – нанятый русской мафией южноафриканский киллер по имени Пит де Вилльерс; найденная среди его вещей винтовка идентична винтовке, из которой двумя месяцами ранее был застрелен кандидат в президенты Колумбии Рикардо Гусман. Джоан точно знала, кого собираются судить в Санкт-Петербурге. Она сняла трубку телефона и набрала номер, который знала наизусть. Прошло некоторое время, прежде чем заспанный голос на другом конце провода спросил: «Кто это?» Джоан была краткой: – Мне срочно нужно с тобой повидаться. Это важно. Я буду у тебя через час с небольшим. Она положила трубку. Несколько секунд спустя еще один человек был разбужен телефонным звонком. Он внимательно выслушал сообщение и сказал: – Придется сделать это на несколько дней раньше. Коннор стоял у скамьи подсудимых и разглядывал зал судебных заседаний. Сперва его взгляд остановился на присяжных. Двенадцать честных и добропорядочных граждан? Вряд ли. Никто из них даже не взглянул в его сторону. Все встали, когда из боковой двери появился человек в длинной черной мантии. Он уселся в большое кресло под портретом изображенного во весь рост президента Зеримского. Со своего места поднялся секретарь суда и по-русски зачитал обвинительное заключение. Коннор едва успевал следить за тем, что происходит. Секретарь сел на свое место, а из-за стола, стоявшего прямо под судейской кафедрой, поднялся мрачный человек и обратился с речью к присяжным. Держась за лацканы пиджака, прокурор долго описывал события, которые привели к аресту подсудимого. Он рассказал присяжным, как в гостиничном вестибюле среди личных вещей де Вилльерса была обнаружена винтовка, из которой злодей собирался убить их обожаемого президента. – Тщеславие оказало подсудимому плохую услугу, – заявил прокурор. – На кейсе с оружием были четко обозначены его инициалы. Свой монолог он закончил так: – С моей точки зрения, присяжные могут вынести только один вердикт, а суд – только один приговор. – Он кисло улыбнулся судье и сел на место. Коннор обвел взглядом зал заседаний в поисках того, кого назначили его защитником. Судья кивнул молодому человеку, по внешности – вчерашнему студенту. Тот поднялся и произнес всего одну короткую фразу: – Мой клиент отказывается от защиты. Судья обратился к старшине присяжных: – Господин старшина, каков ваш вердикт? – Виновен, – ответил старшина и передал судье текст вердикта. При этом он не счел нужным посоветоваться с остальными присяжными. Судья в первый раз обратил внимание на подсудимого. – За ваше преступление закон предусматривает лишь один вид наказания. – Он помолчал, бесстрастно глядя на Коннора, и сказал: – Итак, я приговариваю вас к смертной казни через повешение. Приговор будет приведен в исполнение в пятницу в восемь часов утра. Коннора удивило лишь то, что они будут ждать до пятницы. Было три часа ночи. Джоан выехала на новеньком «фольксвагене-пассате» с парковки в Лэнгли. Она чувствовала себя ужасно. Ей очень не хотелось сообщать Мэгги о результатах своего расследования. Если в Санкт-Петербурге действительно судят Коннора, нельзя было терять ни минуты. Она повернула на восток и поехала по аллее Джорджа Вашингтона. Дорога кое-где обледенела, и дорожные службы вовсю трудились, чтобы очистить ее к утреннему часу пик. Джоан попыталась привести хоть в какой-то порядок свои мысли, но тут ее подрезал большой зеленый грузовик, посыпавший дорогу песком, и поехал перед нею. Она посмотрела в зеркало заднего вида и перестроилась в средний ряд. Грузовик перестроился вслед за ней, заставив ее уйти в крайний левый. Джоан еще раз посмотрела в зеркало и увидела, что ее быстро нагоняет огромный черный «мерседес». Она прибавила газа, но грузовик тоже поехал быстрее. Ее маленький «пассат» никак не мог набрать достаточной скорости, чтобы его обогнать. У Джоан не было другого выхода, кроме как продолжать дрейф влево. Она ехала уже почти по разделительной полосе. Она чувствовала, как бешено колотится ее сердце. Неужели грузовик и «мерседес» – заодно? Она попыталась замедлить ход, но сзади наседал «мерседес». Джоан снова нажала педаль газа, но, даже утопив ее в пол, не смогла обогнать грузовик. Она посмотрела в зеркало заднего вида: «мерседес» был совсем близко. Вдруг кузов грузовика начал подниматься, и из него на дорогу посыпался песок. Инстинктивно Джоан ударила по тормозам. «Пассат» потерял управление, его занесло и выбросило на встречную полосу. Не задержавшись на ней, «пассат» полетел к реке. Ударившись о воду, он несколько секунд оставался на плаву, а потом пошел ко дну. Грузовик вернулся в средний ряд и продолжил движение в сторону Вашингтона. Секундой позже «мерседес» мигнул фарами, обогнал грузовик и умчался прочь. Когда Коннора запихнули на заднее сиденье, он снова обнаружил там начальника петербургской милиции. Машина тронулась в обратный путь в «Кресты». Коннор не удержался и задал Болченкову вопрос: – Почему казнь отложили до пятницы? – Наш любимый президент очень хочет посмотреть, как приговор приведут в исполнение, а до утра пятницы у него просто не нашлось свободных пятнадцати минут. Коннор криво усмехнулся. – Рад, что вы наконец заговорили, – сказал Болченков, – поскольку пора объяснить вам, что из сложившейся ситуации есть выход. После четырех Мэгги смотрела на часы каждые несколько минут. К половине пятого она начала сомневаться, уж не перепутала ли она чего со сна. Джоан никогда не опаздывала. В пять Мэгги позвонила ей домой. Там никто не ответил. Мэгги нервно расхаживала по кухне. Она была уверена, что Джоан хотела сообщить что-то о Конноре. Очевидно, новость была важной, иначе зачем она стала бы будить ее среди ночи? Может, он с ней связался? Узнала ли она, где он находится? К шести Мэгги поняла: случилось что-то нехорошее. Она включила телевизор, чтобы узнать точное время. Мэгги уже подумывала, не нарушить ли запрет и не позвонить ли Джоан в Лэнгли, когда на экране появилась бегущая строка: «Авария на аллее Джорджа Вашингтона. Грузовик и «фольксваген». Подробности в «Новостях» в 6.30». Джоан только что купила новый «фольксваген». – О Господи! Нет! – произнесла Мэгги вслух. Она переключилась на пятый канал, где другая телеведущая говорила: «А теперь у нас есть возможность более подробно рассказать об аварии на аллее Джорджа Вашингтона. С места события передает наш специальный корреспондент Лиз Фуллертон». «Спасибо, Джули. Я стою на разделительной полосе возле того места, где примерно в три пятнадцать утра произошел этот трагический инцидент. За моей спиной вы можете видеть, как работают полицейские водолазы. Они уже установили местонахождение затонувшего «фольксвагена». Личность водителя пока не установлена». – Нет, нет, нет! Господи, прошу тебя, только не Джоан! Мэгги схватила пальто и выбежала на улицу. Она осторожно вывела свою старую «тойоту» на Эйвон-плейс, откуда, прибавив скорость, направилась в сторону аллеи Джорджа Вашингтона. Если бы Мэгги посмотрела в зеркало заднего вида, она бы увидела, как за ней последовал маленький синий «форд». – Мистер Джексон, очень любезно с вашей стороны, что вы согласились встретиться со мной еще раз. Джексона забавляла изысканная вежливость Николая Романова, тем более что она как бы предполагала наличие у него какого-то выбора. – Рад сообщить вам, что, за исключением одной проблемы, которую еще предстоит решить, все готово для успешного побега вашего коллеги. Осталось только получить согласие господина Фицджеральда. В случае, если он сочтет наши условия неприемлемыми, я ничего не смогу поделать и завтра в восемь утра он будет болтаться в петле. – Романов говорил без эмоций. – Позвольте мне ознакомить вас с нашим планом. Старик нажал кнопку в подлокотнике кресла, и в комнату вошел Алексей Романов. – Полагаю, вы знакомы с моим сыном? – спросил Царь. Джексон кивнул, а молодой человек тем временем откинул в сторону гобелен, за которым, как оказалось, стоял большой монитор. На его экране появилось изображение «Крестов». Алексей Романов показал на вход: – Зеримский прибывает в тюрьму в семь пятьдесят. Кортеж будет состоять из семи автомобилей. Молодой Романов по минутам изложил план побега. Джексон обратил внимание на то, что его, похоже, не волнует последняя оставшаяся проблема. Закончив, Алексей выключил телевизор, повесил на место гобелен, слегка поклонился отцу и, ни слова не говоря, вышел. Когда дверь за ним закрылась, старик спросил: – У вас есть замечания? – Одно или два, – сказал Джексон. – Во-первых, позвольте мне сказать, что план произвел на меня большое впечатление и у него есть хорошие шансы на успех. Но у вас все еще остается одна проблема. Романов кивнул. – А вы можете ее решить? – спросил он. – Да, – ответил Джексон, – могу. Болченков почти час посвящал Коннора в детали плана, а затем оставил одного обдумать ответ. Ему не надо было напоминать, что времени мало – через сорок пять минут в «Кресты» приедет Зеримский. Коннор лежал на койке. Условия были более чем понятны. Но он не был уверен в том, что сможет выполнить взятые на себя обязательства. Если он провалит задание, его убьют. Причем Болченков пообещал, что смерть будет не такой быстрой и легкой, как от руки палача. Милиционер также разъяснил, что по обычаю русской мафии отвечать за невыполнение контракта придется его ближайшим родственникам. Перед уходом Болченков с циничной усмешкой достал из внутреннего кармана фотографии и передал их Коннору. – Две прекрасные женщины, – сказал он. – Жаль, если придется укоротить им жизнь. Да еще по причине, о которой они и не подозревают. Пятнадцать минут спустя дверь камеры снова распахнулась – Болченков зачем-то вернулся. На сей раз он не стал садиться. – Я вижу, вы все еще затрудняетесь дать ответ, – сказал милиционер. – Возможно, вы решитесь принять наше предложение, если я скажу вам, что ваша бывшая секретарша, к несчастью, попала в автомобильную катастрофу, когда ехала на встречу с вашей женой. Коннор сел на койке и уставился на Болченкова. – Откуда вам известно, что Джоан ехала на встречу с моей женой? – Телефон вашей жены прослушивает не только ЦРУ, – ответил милиционер, прикуривая сигарету. – Похоже, ваша секретарша выяснила, кого мы арестовали на площади Свободы. Можно с уверенностью предположить, что скоро и ваша жена придет к аналогичному выводу. Боюсь, миссис Фицджеральд ждет та же судьба, что и вашу секретаршу. – Я согласен на условия Романова, но хочу, чтобы в договор был внесен еще один пункт. Болченков с интересом его выслушал. – Мистер Гутенберг? – Да, я у телефона. – С вами говорит Мэгги Фицджеральд, жена Коннора Фицджеральда, который, как я полагаю, сейчас находится за границей и выполняет ваше задание. – Впервые слышу это имя. – Вы были на вечеринке у нас дома, в Джорджтауне, всего пару недель назад. – Полагаю, вы меня с кем-то путаете. – Мистер Гутенберг, тогда скажите мне, работала ли когда-либо в Управлении женщина по имени Джоан Беннетт? Или же ее имя тоже стерлось из вашей памяти? – Чего вы хотите, миссис Фицджеральд? – А-а, наконец-то я завладела вашим вниманием. Позвольте помочь вам вылечиться от амнезии. Джоан была секретаршей моего мужа. Она погибла по дороге из Лэнгли ко мне. – Я был искренне опечален известием об аварии, в которую попала мисс Беннетт. Но я не помню, чтобы я когда-либо встречался с мисс Беннетт, не говоря уже о вашем муже. – Вижу, придется еще немного освежить вашу слабую память, мистер Гутенберг. Вечеринка, на которой вас не было, была заснята моей дочерью на видео. Она хотела сделать отцу сюрприз, подарив ему кассету на Рождество. Могу вас уверить, что на пленке отлично видно, как вы беседуете с Джоан Беннетт. Наш с вами разговор также записывается, и мне кажется, телевизионщики с радостью пустят его в эфир. Гутенберг помолчал. – Миссис Фицджеральд, может, нам стоит встретиться? – наконец сказал он. – Не вижу в этом смысла, мистер Гутенберг. Но, если вы мне скажете, где находится мой муж и когда мне ждать его домой, я отдам вам кассету. – Мне потребуется некоторое время… – Конечно, оно вам потребуется, – сказала Мэгги. – Предположим, двое суток? И еще, господин Гутенберг, не надо напрасно тратить время и переворачивать вверх дном мой дом. Кассету вы не найдете. Она спрятана в таком месте, которое даже вы с вашим изощренным умом вычислить не сможете. – Но… – хотел было возразить Гутенберг. – Должна также добавить, что вам не стоит поступать со мной так же, как с несчастной Джоан Беннетт. В случае, если я умру при мало-мальски сомнительных обстоятельствах, мои адвокаты незамедлительно передадут копии видеокассеты всем крупнейшим телекомпаниям. Если же я просто исчезну, кассета будет передана на телевидение через неделю. До свидания, мистер Гутенберг. Мэгги положила трубку и рухнула на кровать. Приговоренный к смерти отказался от завтрака. Он лежал на кровати, глядя в потолок, и ни на секунду не раскаивался в своем решении. Когда он объяснял причины, по которым это делает, Болченков слушал молча, а уходя из камеры, даже сдержанно кивнул. Начальник милиции в душе восхищался силой духа этого человека. Узник однажды уже сталкивался со смертью. Во второй раз не было так страшно. Почему он принял решение, которое так тронуло обычно невозмутимого начальника милиции? У него не было времени рассказывать о том, что произошло тогда во Вьетнаме. Может быть, ему надо было тогда еще встать перед расстрельной командой в той далекой стране. Но он выжил. На этот раз никто в последнюю минуту не придет ему на помощь. Да и менять решение было уже слишком поздно. Болченков встретил Зеримского у ворот тюрьмы и провел во двор, где должна была состояться казнь. Зеримского забавляло, что он наградил Болченкова орденом Ленина в тот самый день, когда подписал приказ об аресте главаря петербургской мафии, его брата Иосифа. Болченков остановился у бархатного кресла, которое накануне было реквизировано в Эрмитаже. Президент уселся и принялся нетерпеливо ерзать в ожидании появления смертника. Глянув на стоявшую по другую сторону виселицы толпу, он заметил маленького плачущего мальчика. Он президенту не понравился. В этот момент из темного коридора на белый свет вышел приговоренный. Он был удивительно спокоен для человека, которому осталось жить всего несколько минут. Вперед выступил начальник охраны. Он схватил заключенного за левую руку и сверил номер: 12995. Затем, стоя лицом к президенту, зачитал приговор. Узник тем временем оглядывался по сторонам. Его взгляд остановился на плачущем мальчике. Если бы ему разрешили составить завещание, он бы оставил этому ребенку все свое имущество. Охранник свернул свиток с приговором и отошел в сторону. Это явилось знаком для двух громил, которые схватили смертника за руки и повели к эшафоту. Он спокойно прошел мимо президента и дальше к виселице. Помедлив на первой ступени, он взглянул на башню с часами. Без трех минут восемь. Он двадцать восемь лет ждал случая вернуть долг. Теперь, в последнюю минуту, он живо вспомнил все. Кого-то из пленных надо было показательно расстрелять, и выбор пал на него. Его заместитель вызвался его заменить. Вьетконговский офицер рассмеялся и решил назавтра расстрелять обоих. Ночью к его постели подошел тот самый лейтенант и сказал, что они должны попытаться бежать. Охраняли лагерь не очень хорошо, поскольку на севере были занятые вьетконговцами джунгли, а на юг на десятки километров простирались непролазные болота. Лейтенант сказал, что лучше подохнуть в болоте, чем дожидаться неизбежного расстрела, и скрылся в ночи. Капитан неохотно последовал за ним. К концу второго дня он начал жалеть о побеге: умереть от пуль было куда достойнее, чем подохнуть в Богом забытом болоте. Но они с лейтенантом шли одиннадцать дней все дальше и дальше на юг. На двенадцатое утро, когда они добрались до твердой земли, он потерял сознание. Позже он узнал, что лейтенант еще четверо суток тащил его на себе через джунгли. Полгода спустя он стоял на лужайке перед Белым домом и слушал, как зачитывают написанное им в госпитале представление к награде. Лейтенант Коннор Фицджеральд вышел вперед, и президент вручил ему Почетную медаль Конгресса. Поднимаясь на виселицу, он подумал о том единственном человеке, который станет его оплакивать. Он предупредил их, чтобы ему ничего не говорили, поскольку, узнав правду, он наверняка порвет контракт и вернется в «Кресты». – Вы имеете дело с абсолютно порядочным человеком, – объяснял он им. – Поэтому часы должны уже пробить восемь, прежде чем он обнаружит, что его обманули. С первым ударом по его телу пробежала дрожь. Со вторым ударом мальчик, который стоял в толпе и плакал, подбежал к подножию виселицы и упал на колени. С третьим начальник милиции удержал рукой молодого ефрейтора, который хотел было оттащить ребенка от виселицы. С четвертым приговоренный улыбнулся Сергею, словно это был его единственный сын. С пятым двое громил толкнули его прямо под болтающуюся веревку. С шестым палач надел ему на шею петлю. С седьмым смертник посмотрел прямо в глаза президенту России. С восьмым ударом часов палач потянул за рычаг, и под приговоренным открылся люк. Когда тело Кристофера Эндрю Джексона повисло в воздухе, Зеримский встал и зааплодировал. Кое-кто из толпы нерешительно присоединился к его аплодисментам. Через минуту бездыханное тело снесли с эшафота. Сергей помог положить своего друга в грубо сколоченный гроб. Начальник милиции проводил президента к лимузину, и он выехал из тюремных ворот, прежде чем гроб успели закрыть крышкой. Четверо заключенных подняли тяжелый гроб на плечи и понесли его со двора на кладбище, располагавшееся позади здания тюрьмы. Сергей шел рядом с ними. Они без всяких церемоний бросили гроб в глубокую яму, которую только что вырыли другие заключенные. Затем без молитвы или хотя бы минуты молчания они закидали могилу комьями земли. Сергей встал на колени, не зная, как долго ему позволят оставаться рядом с могилой. Через несколько мгновений на плечо мальчику легла чья-то рука. Он поднял голову и увидел начальника милиции. Хороший человек, однажды сказал он Джексону. – Ты хорошо его знал? – спросил милиционер. – Да, – ответил Сергей. – Он был моим партнером. Начальник милиции кивнул. – Я знаю человека, ради которого он пожертвовал жизнью. Я могу только мечтать, чтобы у меня был такой друг. – Миссис Фицджеральд не настолько умна, как ей кажется, – сказал Гутенберг. – С дилетантами это часто случается, – ответила Хелен Декстер. – Значит ли это, что видеокассета уже у вас? – Нет. Но я знаю, где ее искать. – Гутенберг сделал короткую паузу. – Приблизительно. – Переходите к делу, – сказала Декстер. – Миссис Фицджеральд не знает, что на протяжении последнего месяца мы прослушивали ее дом и офис. Кроме того, с тех пор как три недели назад ее муж вылетел из страны, с нее не спускают глаз наши агенты. – И что вы выяснили? – Не слишком много, если рассматривать поступившие сведения по отдельности. Но, если сложить их вместе, вырисовывается вот какая картина. Например, после того как миссис Фицджеральд встретилась с Джоан Беннетт, она сделала несколько звонков, в том числе один – на сотовый телефон Криса Джексона. – Зачем ей было ему звонить? Она же знала, что он ушел из фирмы. – Они знакомы очень давно. Он и Фицджеральд вместе служили во Вьетнаме. Именно Джексон представил Фицджеральда к медали, и он же привлек его к работе в качестве секретного сотрудника. – Джексон рассказал ей о вас? – спросила Декстер, не веря собственным ушам. – Нет. Мы заблокировали его сотовый телефон, как только обнаружили, что он в России. – Гутенберг улыбнулся. – Тем не менее мы можем определить, кто пытался дозвониться ему и кому пытался дозвониться он. – Означает ли это, что вы знаете, кому Джексон докладывает о своих изысканиях? – С тех пор как Джексон прилетел в Россию, он набирал только один номер – номер одного кабинета в Белом доме. – Он звонил нашему другу мистеру Ллойду. Миссис Фицджеральд знает о том, что Джексон напрямую связан с Белым домом? – Не думаю, – сказал Гутенберг. Декстер кивнула. – Следует позаботиться, чтобы она никогда об этом не узнала. Как обстоят дела с видеокассетой? – Мы бы до сих пор не продвинулись в поисках, если бы не намек, прозвучавший в одном из перехваченных нами телефонных разговоров. Когда миссис Фицджеральд убедилась, что в том автомобиле была Джоан Беннетт, она позвонила дочери в Стэнфорд. Лучше сами послушайте этот разговор. Он включил магнитофон. – Привет, Тара. Это мама. Извини, что звоню так рано, но у меня очень печальная новость. Джоан Беннетт погибла в автокатастрофе. – Джоан погибла? Скажи мне, что это неправда. – К сожалению, правда. Боюсь, это каким-то образом связано с тем, что Коннор не вернулся домой. – Да ты что, мам? В конце концов, папы нет всего-то три недели. – Может, ты и права, я тем не менее понадежнее спрячу видеокассету, которую ты сняла на прощальной вечеринке. Она – единственное доказательство того, что твой отец знаком с Ником Гутенбергом. Замдиректора остановил пленку. – Когда через несколько минут миссис Фицджеральд вышла из дому с видеокассетой в руках, наш сотрудник проследовал за ней в университетскую библиотеку. Она села за компьютер на первом этаже, минут через двадцать, распечатав с десяток страниц, спустилась на лифте в отдел аудиовизуальных материалов. Через несколько минут она вышла оттуда уже без кассеты. – Очевидно, она оставила ее среди других кассет аудиовизуального отдела. – Видимо, да, – сказал Гутенберг. – Сколько кассет в университетской библиотеке? – Более двадцати пяти тысяч. – Чтобы просмотреть их все, потребуется слишком много времени, – заметила Декстер. – Это было бы так, если бы миссис Фицджеральд не сделала одну ошибку. Декстер вопросительно приподняла бровь. – Когда она вышла из библиотеки, у нее в руках была распечатка. Наш агент видел, как она выбросила ее в контейнер для использованных бумаг. Это был список видеокассет, которые находятся на руках и вряд ли будут возвращены в библиотеку до начала следующего семестра. – Она, очевидно, оставила кассету в пустой ячейке, где никто ее не обнаружит по крайней мере в ближайшие несколько недель. – Верно, – подтвердил Гутенберг. – Сколько кассет было в списке? – Четыреста семьдесят две, – ответил Гутенберг. – Я отобрал дюжину сотрудников – недавних студентов. В библиотеке они не будут бросаться в глаза. Полагаю, они довольно скоро наткнутся на нужную нам кассету. – Позвоните мне сразу же, как только она будет у вас. Тогда уже ничто не помешает нам уничтожить… – На столе у Декстер зазвонил красный телефон, и она схватила трубку, прервавшись на полуслове. – Директор, – произнесла она в трубку и нажала кнопку на своем секундомере. – Когда это произошло?.. А Джексон? Где он? – Выслушав ответ, она положила трубку. – Я искренне надеюсь, что вам удастся найти видеокассету в течение ближайших сорока восьми часов, – сказала Декстер, глядя через стол на своего заместителя. – Почему? – спросил Гутенберг, начиная нервничать. – Эшли Митчелл сказал мне, что сегодня в восемь утра по петербургскому времени Коннор Фицджеральд был повешен, а Джексон только что сел во Франкфурте на самолет, вылетающий в Вашингтон. 7 В семь утра в камеру Коннора вошли трое охранников и отвели его в кабинет начальника милиции. Дождавшись, пока они выйдут, Болченков запер дверь и, не говоря ни слова, подошел к стенному шкафу. В нем оказалась милицейская форма. Милиционер жестом велел Коннору переодеться в нее. За последнюю неделю Коннор очень похудел, и форма на нем висела. Однако благодаря фуражке и длинному серому плащу ему удалось стать похожим на любого из тысяч милиционеров, которые патрулировали этим утром улицы Санкт-Петербурга. Арестантскую одежду он бросил на дно шкафа, не задумываясь над тем, каким образом начальник милиции избавится от нее. Так и не проронив ни единого слова, Болченков вывел его из кабинета во двор. Ноги у Коннора подкашивались, но он изо всех сил старался не отставать от Болченкова. Они миновали виселицу и направились к стоявшему в дальнем конце двора автомобилю. Коннор собрался было открыть пассажирскую дверцу, но Болченков покачал головой и показал на водительское место. Коннор сел за руль. – Поезжайте к воротам и там остановитесь, – сказал милиционер, садясь на пассажирское место. Коннор медленно поехал через двор и затормозил перед двумя охранниками, стоявшими на посту у закрытых ворот. Один из них отдал Болченкову честь и заглянул под машину. Другой тем временем обыскивал багажник. Закончив досмотр, охранники еще раз отдали честь Болченкову, не проявив ни малейшего интереса к водителю. Огромные деревянные засовы были отодвинуты, и массивные ворота «Крестов» распахнулись. – Направо, – вполголоса приказал Болченков. Они ехали по набережной Невы к центру города. – Надо по ближайшему мосту переехать реку, – сказал начальник милиции, – затем повернуть налево. Через пару сотен метров Болченков сказал: – Остановитесь здесь. Коннор поставил машину за большим белым БМВ. – Здесь мы с вами расстанемся, мистер Фицджеральд, – сказал Болченков и добавил на прощание: – Вам очень повезло, у вас был такой друг. Истинный смысл слов Болченкова дошел до Коннора лишь некоторое время спустя. «Объявляется посадка на рейс 821 авиакомпании «Финнэр», следующий во Франкфурт», – объявил диктор Хельсинкского аэропорта. Коннор не шелохнулся. За сутки, прошедшие после побега из «Крестов», он не расслабился ни на минуту. Если бы ему сказали правду, он ни за что не позволил бы Крису Джексону занять свое место. Сейчас он пытался осмыслить все, что произошло с ним после расставания с Болченковым. Он уселся на заднее сиденье БМВ рядом с бледным молодым человеком в длинном кашемировом пальто. Ни он, ни двое других спутников не проронили ни слова и, казалось, даже не заметили его появления. Они переправили Коннора через финскую границу и снабдили его гражданской одеждой, билетом первого класса до Вашингтона, тысячей долларов и американским паспортом. Паспорт был на имя Кристофера Эндрю Джексона, но в него была вклеена фотография Коннора. – Что это значит? – спросил он молодого русского. – Это значит, что вы все еще живы, – ответил ему Алексей Романов. «Объявляется посадка на рейс 821 авиакомпании «Финнэр», следующий во Франкфурт», – повторил диктор. Коннор не торопясь прошел к выходу, отдал стюарду посадочный талон и направился к самолету. Ему не пришлось искать свое место – в пятом ряду у прохода уже сидел Алексей Романов. Определенно, его работа заключалась в том, чтобы не только принять «груз», но и доставить его, а также проследить за выполнением контракта. Коннор откинулся в удобном кресле, но не мог расслабиться, пока самолет не взлетел. Только теперь он начал понимать, что и в самом деле спасся. «Но зачем?» – спросил он себя. Коннор посмотрел налево: отныне его не оставят одного ни ночью, ни днем. И это будет продолжаться до тех пор, пока он не выполнит свою часть сделки. Если он попытается сбежать, они осуществят угрозу – не пожалеют ни его самого, ни Мэгги с Тарой. Коннор и Романов сделали пересадку во Франкфурте и полетели дальше в Вашингтон. Последний час перед посадкой Коннор думал о Крисе Джексоне и принесенной им жертве. Коннор знал, что никогда не сможет отплатить ему тем же, но был готов приложить все силы к тому, чтобы его жертва не оказалась напрасной. Декстер и Гутенберг считают, что он мертв. Сначала они послали его в Россию, чтобы спасти собственную шкуру. Затем они убили Джоан только потому, что она могла передать какую-то информацию Мэгги. Сколько времени пройдет, прежде чем они решат, что от Мэгги тоже следует избавиться? В аэропорту Даллеса Мэгги посмотрела на табло прилетов: рейс из Сан-Франциско не задерживался. Она купила «Вашингтон пост», зашла в ближайшее кафе и заказала кофе. Мэгги не обратила внимания на двух мужчин, сидевших в противоположном углу. Один из них делал вид, что тоже читает газету. Не заметила она и третьего человека, который ею интересовался гораздо больше, чем табло прилетов, на которое внимательно смотрел. До прибытия самолета оставалось несколько минут. Мэгги соскользнула с высокого стула и неторопливо пошла к зоне прилетов. Она остановилась у электронного табло и подождала, пока на нем появится подтверждение посадки рейса авиакомпании «Юнайтед» из Сан-Франциско. Все это время трое мужчин продолжали наблюдать за ней. Наконец подтверждение появилось. Мэгги улыбнулась. Один из соглядатаев позвонил по сотовому телефону в Лэнгли. Когда Тара со Стюартом появились в здании аэровокзала, Мэгги крепко обняла обоих. – Как здорово, что вы оба здесь, – сказала она, и они по подземному переходу направились к автостоянке. Один из следивших за ней мужчин уже поджидал их там, сидя рядом с водителем в кабине трейлера «тойота», груженного одиннадцатью новыми легковыми автомобилями. Двое других бежали к своей машине. – Мам, не пора ли тебе вместо этого металлолома приобрести что-нибудь поновее? – притворно ужаснулась Тара, когда они втроем подошли к старенькой «тойоте» Мэгги. – Твой отец считает, что он скоро найдет работу, где ему предоставят служебный автомобиль. Мэгги завела двигатель и выехала со стоянки. Она бросила взгляд в зеркало заднего вида, но не обратила внимания на шедший примерно в сотне метров позади синий невзрачный «форд». Пассажир «форда» по телефону докладывал обстановку своему начальнику в Лэнгли. – Стюарт, тебе понравился Сан-Франциско? – спросила Мэгги. – Очень, – ответил Стюарт. Тут Мэгги увидела, что за ними с включенными мигалками несется патрульный автомобиль. – Как ты думаешь, он меня преследует? Я вроде не превышала скорость, – сказала Мэгги, бросив взгляд на спидометр. – Мам, может, дело и не в скорости. Остановись. Мэгги остановилась и опустила стекло. Из патрульного автомобиля вышли двое полицейских и подошли к «тойоте». Один из них вежливо попросил: – Будьте любезны, ваши права, мэм. – Минутку, – сказала Мэгги. В это время второй полицейский жестом велел Стюарту тоже опустить стекло. Стюарту это требование показалось странным. Но он был в чужой стране и счел за благо подчиниться. Он опустил стекло в тот самый момент, когда Мэгги нашла наконец свои водительские права. Она уже протянула их офицеру, но тут второй полицейский достал пистолет и три раза выстрелил в салон. Оба полицейских быстрым шагом направились к патрульному автомобилю, сели и спокойно поехали дальше. Один из них позвонил по сотовому: – «Тойота» сломалась. Срочно требуется ваша помощь. Вскоре к стоящему на обочине автомобилю подъехал трейлер, груженный одиннадцатью новыми «тойотами». Человек в фирменной кепке и синем комбинезоне выпрыгнул из кабины и подбежал к старой «тойоте». Он открыл левую переднюю дверцу, осторожно отодвинул Мэгги и потянул за рычаг замка капота. Открыв капот, он быстро отключил аппаратуру слежения. Его напарник уже сидел за рулем. Он завел двигатель и въехал на трейлер. Зафиксировав колеса, он сел в кабину грузовика. Вся процедура заняла менее трех минут. Трейлер с «тойотами» продолжил путь к Вашингтону, но метров через восемьсот развернулся и поехал обратно в сторону аэропорта. Миновав остановленную полицией «тойоту», агенты ЦРУ в синем «форде» спокойно поехали дальше к Вашингтону. – Очевидно, она совершила какое-то мелкое нарушение, – докладывал один из них в Лэнгли. – Ничего удивительного – на такой-то старушке. Второй агент заметил, что «тойота» исчезла с монитора. – Наверное, поехали в Джорджтаун, – предположил он. – Мы перезвоним, когда снова их засечем. Пока два агента мчались в Вашингтон, трейлер свернул у знака с надписью «Только для грузов», проехал по старой взлетно-посадочной полосе и в конце концов остановился возле неприметного фургона в стоявшем на отшибе ангаре. Из кузова фургона вышли семь человек в белых комбинезонах. Один из них расстегнул цепи, которыми «тойота» крепилась к трейлеру, и она скатилась с прицепа. Люди в белом открыли двери и осторожно вытащили из машины тела. Мужчина в фирменной «тойотовской» шапочке выпрыгнул из кабины трейлера, сел за руль старой машины Мэгги и вывел ее из ангара. Тела тем временем аккуратно перенесли в кузов фургона и уложили в три гроба. Один из мужчин в белом распорядился: – Не накрывайте их крышками, пока не будете у самолета. – Хорошо, док, – ответили ему. – И как только грузовой люк закроют, вытащите их из гробов, посадите в кресла и пристегните ремнями. Трейлер задом выехал из ангара и поехал обратно по старой взлетно-посадочной полосе. На шоссе водитель повернул в сторону Лисберга, где он должен был сдать одиннадцать новеньких «тойот» местному дилеру. Вознаграждение за шесть часов сверхурочной работы позволяло ему купить одну из них. Фургон направился из ангара в грузовую зону аэропорта и остановился у хвоста «Боинга-747». У грузового люка двое таможенников попросили предъявить документы на груз. В это время двое агентов ЦРУ в синем «форде» проезжали мимо дома Фицджеральдов, расположенного по адресу Эйвон-плейс, 1648. Объехав весь квартал, агенты доложили в Лэнгли, что не обнаружили ни автомобиля, ни «трех посылок». Старая «тойота» съехала с автострады № 66 и свернула на шоссе, ведущее в Вашингтон. В наушниках водитель слышал, как агентам в синем «форде» было приказано отправиться к университету и проверить, не стоит ли машина миссис Фицджеральд на своем обычном месте позади здания приемной комиссии. Как только таможенники удостоверились, что с бумагами все в порядке, люди в белом перенесли гробы в самолет и поставили их рядком. В тот самый момент, когда закрылся грузовой люк «боинга», старая «тойота» со скрежетом остановилась у дома 1648 по Эйвон-плейс. Водитель шмыгнул за угол и с черного хода вошел в дом. На втором этаже он направился в хозяйскую спальню. Порывшись в комоде, нашел спрятанный среди рубашек конверт с надписью «Не вскрывать до 17 декабря» и положил его во внутренний карман. Потом снял со шкафа два чемодана и быстро покидал в них одежду. Сунув в косметичку маленький полиэтиленовый пакетик, он и ее бросил в чемодан. После этого он зажег свет в ванной и на лестнице и на полную громкость включил телевизор на кухне. Оставив чемоданы у заднего крыльца, водитель вернулся к «тойоте», открыл капот и реактивировал «жучок». Агенты ЦРУ уже по второму разу прочесывали университетскую стоянку, когда на экране локатора вновь возник потерянный было сигнал. Довольные, они поехали обратно к дому Фицджеральдов. Человек в «тойотовской» кепочке вернулся к заднему крыльцу, взял чемоданы, вышел на Тюдор-плейс и сел в такси. В эту же минуту к дому на Эйвон-плейс подкатили цэрэушники. Молодой агент с облегчением вздохнул и позвонил в Лэнгли. Он сообщил, что старая «тойота» стоит на обычном месте, а на кухне работает телевизор. Нет, он не знает, почему «жучок» не работал почти целый час. Таксист даже не обернулся. Он и так знал, куда отвезти Коннора Фицджеральда. – Вы хотите сказать, что все трое исчезли с лица земли? – вопрошала директор. – Создается такое впечатление, – ответил Гутенберг. – Все было сделано настолько профессионально, что, не будь Коннор Фицджеральд мертв, я бы сказал, что это его почерк. – Он мертв. Кто, по-вашему, это мог бы быть? – Полагаю, Крис Джексон. – Если он вернулся, значит, миссис Фицджеральд уже знает, что ее муж погиб. То есть теперь со дня на день надо ожидать появления в вечерних новостях ее видеокассеты. Гутенберг самодовольно усмехнулся: – Исключено. Вчера вечером один из моих агентов наконец-то обнаружил кассету в библиотеке. – Но это еще не решает проблему, – сказала директор, – поскольку Джексон и семья Фицджеральда находятся в бегах. Если президент узнает, что на самом деле произошло в Санкт-Петербурге, он с полным основанием потребует чьей-нибудь отставки. А поскольку под всеми важными документами стоит ваша подпись, мне не останется ничего другого, как отправить в отставку вас. Лоб Гутенберга покрылся испариной. Стюарту казалось, что ему приснился дурной сон. Он попытался припомнить, что же случилось. Мать Тары вела машину. Их остановила дорожная полиция. А затем… Он огляделся вокруг. Он снова в самолете. Голова Тары лежит у него на плече. Рядом с Тарой сидит ее мать. Она тоже крепко спит. Все остальные кресла свободны. Стюарт попытался собрать воедино все имеющиеся факты, когда Тара начала приходить в себя. За ней проснулась Мэгги, и Стюарт нагнулся к ней и прошептал: – Я не имею ни малейшего понятия, где мы находимся и куда летим, но похоже, тут не обошлось без Коннора. Мэгги кивнула и вполголоса рассказала о том, что ей удалось выяснить после смерти Джоан. – Не думаю, что нас похитило ЦРУ. Я предупредила Гутенберга, что, если я исчезну больше чем на неделю, кассета будет передана в СМИ. – Если только они ее уже не нашли, – заметил Стюарт. – Это невозможно, – категоричным тоном заявила Мэгги. – Тогда кто же нас сюда затащил, черт возьми? – воскликнула Тара. А самолет все летел и летел сквозь ночь. Коннор отнес оба чемодана в багажное отделение «боинга». Убедившись, что все три пассажира живы и здоровы, он спустился по трапу и сел на заднее сиденье белого БМВ. – Мы держим свое слово, – сказал Алексей Романов. Коннор кивнул, и автомобиль тронулся в сторону аэропорта Нэшнл. Выйдя из машины, Коннор не торопясь направился к телефонным будкам в зале вылетов. Романов и два его телохранителя недовольно прогуливались рядом. Коннор невинно им улыбнулся и набрал кейптаунский номер. В трубке раздалось несколько длинных гудков, потом на другом конце ответили: – Да? – Говорит Коннор. В трубке довольно долго молчали. – Я думал, только Иисус может воскреснуть из мертвых, – произнес наконец Карл Костер. – Прежде чем мне это удалось, я провел некоторое время в чистилище. – Ладно, во всяком случае, ты жив. Чем я могу тебе помочь? Коннор дал Карлу подробные инструкции, положил трубку, снова улыбнулся Романову и телохранителям, и они все вместе пошли на посадку. Рейс 383 прибыл в Даллас по расписанию. У здания аэропорта Коннора с Романовым ожидал очередной белый БМВ. «Интересно, – подумал Коннор, – мафия их, что ли, оптом закупает?» До центра Далласа они добрались за двадцать с небольшим минут. Коннор молча сидел на заднем сиденье. Ему предстояло лицом к лицу столкнуться с человеком, почти тридцать лет проработавшим в ЦРУ. Он знал, что это будет самое рискованное предприятие, с тех пор как он вернулся в Соединенные Штаты. Но русские хотели, чтобы он выполнил свои обязательства по контракту. Поэтому ему было необходимо заполучить ту единственную винтовку, которая идеально подходила для выполнения такого задания. Они остановились у «Охотничьего магазина Хардинга». Коннор подошел к прилавку, а Романов и телохранители сделали вид, что их очень заинтересовала витрина с автоматическими пистолетами в дальнем конце торгового зала. Коннор огляделся вокруг. Спустя несколько секунд он уже точно знал, что в магазине нет камер слежения. – Добрый день, сэр, – обратился к нему молодой продавец. – Могу ли я вам чем-нибудь помочь? – Я приехал сюда поохотиться, и мне нужно оружие. – Вы имеете в виду какую-то определенную модель? – Да, «Ремингтон-700». – Думаю, это не проблема, сэр. – Мне нужна нестандартная комплектация. Продавец замялся: – Одну минутку, сэр. Он исчез в подсобном помещении. Через несколько мгновений оттуда вышел человек постарше, одетый в длинный коричневый халат. Коннор до последнего надеялся избежать знакомства с легендарным Джимом Хардингом. – Добрый день, – сказал мужчина, пристально глядя на покупателя. – Какие дополнительные приспособления вас интересуют? Коннор подробно описал винтовку, оставленную им в Боготе, и при этом внимательно следил за реакцией хозяина магазина. Лицо Хардинга было непроницаемым. – У меня есть изделие, которое вас заинтересует, сэр, – сказал он и скрылся в подсобке. Через несколько секунд он вернулся со знакомым кожаным кейсом в руках и положил его на прилавок. – Эта винтовка попала к нам недавно, после смерти хозяина, – объяснил он и открыл крышку кейса. – Сколько это будет стоить? – спросил Коннор. – Двадцать одну тысячу долларов, – ответил Хардинг. – У нас имеется стандартная модификация… – Нет, – сказал Коннор. – Это как раз то, что нужно. – Как вы будете платить, сэр? – Наличными. – Тогда мне понадобится документ, удостоверяющий личность, – сказал Хардинг. Коннор протянул ему виргинские водительские права, которые накануне купил у карманника в Вашингтоне. Хардинг изучил права и кивнул. – Теперь, мистер Рэдфорд, заполните, пожалуйста, эти три формуляра. Коннор указал в бумагах имя, адрес и номер социального страхования, принадлежавшие заместителю директора обувного магазина в Ричмонде. Пока Хардинг вводил данные в компьютер, Коннор про себя молил Бога, чтобы мистер Рэдфорд еще не заявил в полицию о пропаже водительских прав. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем Хардинг поднял взгляд от компьютера и сказал: – Похоже, все в порядке, мистер Рэдфорд. Коннор обернулся и кивком подозвал Алексея Романова. Тот извлек из внутреннего кармана толстую пачку долларов и начал нарочито долго отсчитывать двести десять сотенных бумажек. То, что должно было выглядеть обычной покупкой, усилиями русского превратилось в настоящее шоу. Его подручные могли бы выйти на улицу и продавать билеты на это представление. Хардинг выписал чек и вручил его Коннору, который, ни слова не говоря, вышел из магазина. Один из гангстеров схватил винтовку и выбежал на улицу с ней наперевес. Выглядело это так, будто он только что ограбил банк. Коннор влез на заднее сиденье БМВ и спросил себя, можно ли было привлечь к себе большее внимание. Молодая русская мафия действовала пока по-дилетантски, и до итальянской ей было еще очень далеко. Через пятнадцать минут они подъехали к аэропорту. Пока Романов инструктировал остающихся в Далласе бандитов и отсчитывал им стодолларовые купюры, Коннор вышел из машины и направился в зал вылетов. Романов нагнал его у стойки регистрации и доверительно прошептал: – Винтовка будет в Вашингтоне вовремя, не позже чем через двое суток. – Не уверен, – ответил ему Коннор. Получив срочное сообщение на пейджер, Гутенберг тут же набрал далласский номер. Когда Хардинг взял трубку, замдиректора ЦРУ коротко сказал: – Опишите его. – Рост 183, может, 185. Голубые глаза. Он был в шляпе, поэтому я не смог определить цвет его волос. – Возраст? – Пятьдесят. Год-два плюс-минус. – В течение часа к вам подъедет агент, – сказал Гутенберг. – Мне нужен фоторобот подозреваемого. – В этом нет необходимости, – ответил Хардинг. – Почему? – Потому что вся операция записана на видео, – Гутенберг прямо-таки видел самодовольную улыбку на лице Хардинга. – Даже вам не удалось бы засечь телекамеру. От Далласа до Вашингтона путь неблизкий. В начале десятого вечера, преодолев первые шестьсот километров, те двое, с которыми Коннор и Романов расстались в аэропорту, подъехали к отелю на окраине Мемфиса. Два следивших за ними агента ЦРУ через сорок пять минут докладывали Гутенбергу: – Они остановились в мемфисском «Мэрриотте», номера сто семь и сто восемь. В девять тридцать три заказали ужин в номер сто семь и сейчас смотрят там телевизор. Кейс с винтовкой пристегнут наручниками к тому, что поселился в номере сто восемь. – Добудьте ключ от его номера, – сказал Гутенберг. В начале одиннадцатого в сто седьмом номере появился официант с ужином. Он открыл бутылку красного вина, наполнил два бокала и накрыл на стол. Постояльцам он сказал, что минут через сорок вернется убрать со стола. В начале первого ночи официант вышел на автомобильную стоянку и сообщил агентам ЦРУ, что русские разошлись по номерам и легли спать. За 50 долларов он передал агентам нужный им ключ. Но откуда официанту было знать, что ключи от наручников у постояльца из номера сто семь? На следующее утро обладатель ключей проснулся совершенно разбитым и удивился, узнав, который час. Он натянул джинсы и поспешил разбудить напарника. Войдя в соседний номер, он остановился как вкопанный, а потом его вырвало: на ковре в луже крови лежала отрезанная рука. Когда Стюарт, Тара и Мэгги сошли с самолета в Кейптауне, Стюарт сразу заметил двоих мужчин, следивших за каждым их шагом. Офицер иммиграционной службы проштамповал паспорта, выданные им на борту, и они отправились за багажом. Мэгги была удивлена, обнаружив на транспортере два своих старых чемодана. Стюарт погрузил багаж на тележку, и они пошли к таможне. Те двое не отставали ни на шаг. Таможенник указал на один из чемоданов и попросил положить его на стойку. Пока Стюарт помогал Мэгги с чемоданом, преследователи неохотно прошли мимо. Миновав раздвижные двери, они остановились и стали ждать. – Пожалуйста, откройте чемодан, мэм, – попросил таможенник. Мэгги открыла замки и улыбнулась открывшемуся ее взору беспорядку. Так собрать чемодан мог лишь один человек на свете – Коннор. Таможенник порылся в ее вещах и через несколько секунд вытащил косметичку. Расстегнув ее, он извлек маленький полиэтиленовый пакетик с белым порошком. – Боюсь, вам придется пройти личный досмотр, мэм, – сказал он. – Все трое следуйте за мной. Возьмите этот чемодан и остальной багаж. – Таможенник провел их в маленькую комнату, в которой стояли стол и два стула. – Через минуту к вам подойдет мой коллега. Он закрыл дверь и запер ее на ключ. – Что происходит? – сказала Мэгги. – Этой косметички не было… – Думаю, мы сейчас все узнаем, – ответил Стюарт. Дверь в противоположном конце комнаты отворилась, и в нее влетел высокий, атлетического сложения мужчина. Он направился прямиком к Мэгги и поцеловал ей руку. – Меня зовут Карл Костер, – сказал он с сильным южноафриканским акцентом. – Многие годы я хотел познакомиться с женщиной, у которой достало мужества выйти замуж за Коннора Фицджеральда. Он позвонил мне вчера днем и попросил передать вам, что жив и здоров. – Карл улыбнулся и отвесил легкий поклон Стюарту и Таре. – А теперь проследуйте, пожалуйста, за мной. Он повернулся, толкнул тележку с багажом в дверь и повел их сначала вниз по крутому пандусу, а затем по темному пустому коридору. Мэгги тут же начала расспрашивать его о телефонном разговоре с Коннором. В конце коридора они поднялись по другому пандусу и очутились в дальнем конце аэропорта. Пройдя по другому длинному коридору, они попали в пустой зал, где Костер вручил сотруднику авиакомпании «Кантас» три билета и получил взамен три посадочных талона на рейс в Сидней. Загадочным образом вылет задержали на пятнадцать минут. – Как нам вас благодарить? – спросила Мэгги. Костер снова поцеловал ей руку. – Мэм, – сказал он, – во всех уголках земного шара вы встретите людей, которые чувствуют себя в огромном долгу перед Коннором Фицджеральдом. Они оба сидели, уставившись на телевизионный экран. Никто из них не проронил ни слова, пока не закончился двенадцатиминутный ролик. – Этого не может быть, – тихо произнесла директор. – Только если Джексон каким-то образом подменил его в «Крестах», – предположил Гутенберг. – А что за человек расплатился за винтовку? – Алексей Романов, номер два в русской мафии. Мы подозреваем, что они с Фицджеральдом теперь работают вместе. – Очевидно, мафия и вытащила его из «Крестов», – сказала Декстер. – Но если ему понадобился «Ремингтон-700», кто же будет жертвой? – Президент, – ответил Гутенберг. – Возможно, вы и правы, – сказала Декстер. – Но который из двух? 8 Президент и государственный секретарь Соединенных Штатов вместе с другими семьюдесятью двумя официальными лицами стояли на взлетно-посадочной полосе военно-воздушной базы Эндрюс, на которую произвел посадку «Ил-62» российских ВВС. Зеримский появился на верхней ступени трапа и начал медленно спускаться под щелканье затворов многочисленных фотокамер. Шеф протокола американской стороны вышел вперед, чтобы представить друг другу двух президентов. Лоренс и его гость обменялись дружескими рукопожатиями. – Добро пожаловать в Соединенные Штаты, господин президент. – Спасибо, Том, – поблагодарил Зеримский, с самого начала взяв неверный тон. Российский президент был обезоруживающе любезен и приветлив, когда Лоренс представлял ему членов кабинета. У конца шеренги Лоренс тронул Зеримского за локоть и повел его к трибуне. – Я хочу сказать несколько приветственных слов. А потом, может быть, вы скажете что-нибудь в ответ. Лоренс взошел на трибуну. – Господин президент, – начал он и, повернувшись к Зеримскому, продолжил: – Виктор. Сегодняшняя встреча знаменует собой открытие новой эры в отношениях между двумя великими державами… Коннор сидел перед тремя телевизионными экранами и смотрел репортажи о церемонии встречи, которые транслировались тремя крупнейшими телекомпаниями. Охрана была намного серьезнее, чем он предполагал. Однако в толпе он не заметил ни Гутенберга, ни кого-либо из оперативных сотрудников ЦРУ. Секретная служба, видимо, не подозревала о том, что убийца уже за работой. Коннора ничуть не удивило, что купленная им в Далласе винтовка так и не доехала до пункта назначения. Двое мафиози сделали все, чтобы ЦРУ стало известно абсолютно обо всем. Президент закончил приветственную речь и отошел в сторону, чтобы дать Зеримскому возможность ответить, но тут оказалось, что российского президента почти не видно за стойкой с микрофонами. Зеримский вполне мог предположить, что это сделано намеренно, чтобы оскорбить его. Коннору было любопытно, кто из президентских помощников вылетит сегодня с работы. Подстрелить человека ростом 183 сантиметра намного легче, чем того, кто ниже на 20 сантиметров, размышлял Коннор. Он принялся изучать агентов, которых Секретная служба выделила для охраны Зеримского, и узнал четверых. Когда Зеримский начал по бумажке читать свою речь, Коннор заглянул в расписание его четырехдневного визита, так кстати напечатанного в «Вашингтон пост». С авиабазы обоих президентов вертолетом доставят в Белый дом, где они сразу же приступят к неофициальным консультациям. После ленча Зеримский поедет в российское посольство отдохнуть перед официальным обедом, который президент Соединенных Штатов дает в Белом доме в его честь. На следующее утро, в четверг, он отправится в Нью-Йорк, где выступит в Организации Объединенных Наций и посетит музей «Метрополитен». Тем же вечером он вернется в Вашингтон, чтобы присутствовать на «Лебедином озере» в Центре Джона Кеннеди. В пятницу Зеримский выступит на совместном заседании обеих палат Конгресса – это будет кульминацией его визита. Лоренс надеялся, что законодатели убедятся в том, что российский лидер не стремится к войне, и поддержат законопроект о сокращении вооружений. В субботу Зеримский и Том Лоренс отправятся на Стадион Кука смотреть футбольный матч между «Вашингтон редскинз» и «Грин-Бэй пэкерз». Вечером Зеримский даст обед в российском посольстве. На следующее утро он улетит в Москву – в том случае, если Коннору не удастся выполнить свою часть контракта. У Коннора на выбор было девять мест. Однако семь из них он отверг еще до того, как самолет Зеримского приземлился в Вашингтоне. Из двух оставшихся более предпочтительным ему казался вариант с банкетом в российском посольстве: Романов сказал, что на посольских приемах мафия чувствует себя как дома. Жиденькие аплодисменты вернули внимание Коннора к церемонии встречи. Оба лидера сели в ожидавший их вертолет и оттуда махали провожающим. Спустя несколько мгновений вертолет оторвался от земли и улетел. Коннор выключил телевизоры и принялся размышлять о двух оставшихся вариантах. На вечер мафия организовала ему ознакомительную экскурсию по российскому посольству. Коннор посмотрел на часы, надел пальто и спустился на улицу, где его ждал БМВ. – Стадион Кука, – коротко приказал он. Никто из сидевших в машине людей не стал задавать лишних вопросов. Пока шофер перестраивался в средний ряд, в противоположном направлении проехал трейлер, груженный новыми легковыми автомобилями. Коннор вспомнил о Мэгги и улыбнулся: утром он говорил по телефону с Карлом Костером, и тот заверил его, что все три «кенгуренка» благополучно залезли в свои сумки. – Кстати, мафия уверена, что их сразу же отправили обратно в Соединенные Штаты, – сообщил ему Костер. – Как тебе удалось это провернуть? – спросил Коннор. – Один из мафиози попытался подкупить таможенника. Тот деньги взял и сообщил, что у этих трех пассажиров нашли наркотики и немедленно вернули в пункт отправления. – Думаешь, русские поверили? – О да! – сказал Костер. – Эта информация обошлась им очень дорого. Коннор рассмеялся. – Я теперь навеки твой должник, Карл. Будет нужна помощь – обязательно дай знать. – В этом нет необходимости, старина. Я просто жажду еще раз пообщаться с твоей женой, но, желательно, в более приятной обстановке. Приставленные к Коннору охранники не упоминали об исчезновении Мэгги. Поэтому он не знал, то ли им неудобно признаться в том, что они потеряли Мэгги, Стюарта и Тару, то ли они все еще надеялись найти их. Возможно также, они опасались, как бы Коннор не отказался от задания, узнав, что его жена и дочь больше не у них в руках. Но Коннор ни минуты не сомневался: если он не выполнит свою работу, Алексей Романов в конце концов выследит и убьет Мэгги и Тару. Болченков предупредил, что, пока заказ не выполнен, Романов не сможет вернуться на родину. Коннор вспомнил о Джоан, единственная вина которой заключалась в том, что она была его секретарем. Он непроизвольно сжал кулаки. Жаль, что мафия не заказала ему устранение Декстер и ее заместителя-сообщника! Это задание он бы выполнил с удовольствием. Тому Лоренсу казалось, что предварительные переговоры с Зеримским прошли хорошо. После обеда он проводил российского президента до машины и вернулся в Овальный кабинет. Там у стола его ждал мрачный Энди Ллойд. – У нас неприятности, – сказал Ллойд и протянул Лоренсу папку с эмблемой ЦРУ. Президент углубился в чтение. Когда он закончил, на нем не было лица. Он поднял взгляд на Ллойда: – Я думал, Джексон на нашей стороне. – Так оно и есть, господин президент. – Тогда почему Декстер утверждает, что он ответственен за убийство в Колумбии, а в Санкт-Петербург летал с намерением убить Зеримского? – Потому что таким образом она снимает с себя подозрения в причастности к этим преступлениям. А мы будем вынуждены объяснять, зачем мы наняли Джексона. – А как насчет того, что Джексон вернулся в Штаты и работает на русскую мафию? – Если во время визита Зеримского что-нибудь произойдет, у нее будет готовый кандидат на отсидку. – Она пишет, что с помощью скрытой камеры удалось заснять, как Джексон покупает в Далласе винтовку, практически идентичную той, из которой был убит Гусман. Как вы это объясните? – Просто, – ответил Ллойд. – Если представить, что это был не Джексон, все сразу встает на свои места. – Если это был не Джексон, то кто же тогда, черт возьми? – Коннор Фицджеральд, – тихо произнес Ллойд. – Джексон занял его место. – Зачем бы ему это делать? – Фицджеральд спас Джексона во Вьетнаме, за что и получил Почетную медаль Конгресса. Когда Фицджеральд вернулся с войны, именно Джексон привлек его к работе в качестве нелегала. На протяжении последующих двадцати восьми лет он служил в ЦРУ и заработал репутацию одного из лучших агентов. Затем он вдруг куда-то бесследно исчезает. Его секретарша, Джоан Беннетт, погибает в загадочной автомобильной катастрофе. После этого исчезают дочь и жена Фицджеральда. Тем временем человека, которого мы наняли для выяснения обстоятельств этого дела, обвиняют в убийстве и в предательстве лучшего друга. Но как бы тщательно вы ни изучали многочисленные доклады Хелен Декстер, вы не найдете в них ни единого упоминания о Конноре Фицджеральде. – Откуда вам все это известно, Энди? – спросил Лоренс. – От Джексона. Он позвонил мне из Санкт-Петербурга сразу же после ареста Фицджеральда. – У вас есть запись этого разговора? – Да, сэр. – Черт возьми, – сказал Лоренс. – Джон Эдгар Гувер – просто ангел по сравнению с Декстер. – Если допустить, что в России был повешен именно Джексон, это означает, что за винтовкой в Даллас летал Фицджеральд. – На этот раз мишень – я? – тихо спросил Лоренс. – Не думаю, господин президент. Единственное, в чем я согласен с Декстер, – это то, что мишенью является Зеримский. – О Боже! – простонал Лоренс, упав в кресло. – Но почему такой достойный человек согласился в этом участвовать? Концы с концами не сходятся. – Сходятся, если этот достойный человек считает, что первоначальный приказ об убийстве Зеримского исходил непосредственно от вас. Бульдог Уошер – никто не знал его настоящего имени – был одним из тех людей, которые досконально разбираются только в одном предмете. В его случае речь шла о «Вашингтон редскинз». Бульдог поступил на работу в «Редскинз» пятнадцатилетним подростком. Позже он стал массажистом команды и доверенным лицом многих поколений игроков. Последний год перед уходом на пенсию в 1997 году он помогал подрядчику, который строил новый Стадион Кука. Его задача была проста: он должен был следить за тем, чтобы болельщики и игроки «Редскинз» получили спортивное сооружение, достойное величайшей американской команды. Коннор звонил два раза, прежде чем застал Бульдога дома, в маленькой квартирке в Арлингтоне, штат Виргиния. Когда он объяснил старику, что получил задание написать о новом стадионе для «Спортс иллюстрейтед», тот запел как соловей. Они договорились встретиться в пятницу утром. Коннор прибыл на встречу без одной минуты одиннадцать, и на протяжении последующих трех часов Бульдог щедро делился с ним своими знаниями. Большая часть сообщаемых им сведений не имела для Коннора никакой практической ценности, но раз в несколько минут Бульдог делал ему поистине царские подарки. Так, Коннор узнал, что «Джамботроны» фирмы «Сони», установленные за воротами, являются самыми большими видеоэкранами в мире и что перед началом матча оркестр исполнит государственные гимны России и Соединенных Штатов. Пока они бродили по стадиону, Коннор видел, как передовой отряд сотрудников Белого дома устанавливает барьеры безопасности к завтрашней игре. Металлодетекторы уже были на месте. Чем ближе они с Бульдогом подходили к ложе владельца клуба – в ней должны были сидеть оба президента, – тем больше барьеров безопасности было вокруг. На прощание Коннор вручил своему гиду гонорар в сто долларов. За три часа старик рассказал ему больше, чем целая команда сотрудников Секретной службы смогла бы выболтать за всю свою жизнь. Коннор посмотрел на часы и понял, что он уже на несколько минут опаздывает на встречу с Алексеем Романовым в российском посольстве. В машине он включил радио. Комментатор рассказывал о том, какая атмосфера царит в зале заседаний палаты представителей в преддверии выступления российского президента. Никто не имел ни малейшего представления, о чем он будет говорить, – прессе текст его речи заранее роздан не был. За пять минут до начала выступления в зале заседаний появился Зеримский. «Все присутствующие, – говорил радиокомментатор, – поднялись со своих мест и аплодисментами приветствуют гостя из России». Зеримский взошел на трибуну и аккуратно разложил бумаги на пюпитре. Депутаты обеих палат Конгресса, члены Верховного суда и представители дипломатического корпуса сели и приготовились слушать, не подозревая о бомбе, заготовленной для них Зеримским. «Господин спикер, господин вице-президент, господин председатель Верховного суда, – начал свою речь Зеримский. – Прежде всего позвольте мне поблагодарить вас и ваших сограждан за радушие и гостеприимство». Том Лоренс и Энди Ллойд смотрели телетрансляцию выступления в Овальном кабинете. Когда Зеримский заговорил о «прекрасных отношениях, установившихся между двумя странами», на лице Лоренса заиграла улыбка. Но она исчезла с его лица, как только российский президент выдал следующий пассаж: «Меньше всего на свете я хочу, чтобы две наши великие державы были снова втянуты в бессмысленную войну. Если мы не хотим, чтобы нас постигла подобная катастрофа, России необходимо поддерживать военно-стратегический паритет с Соединенными Штатами. За столом переговоров мы должны быть в равном положении». Лоренс понял, что Зеримский только что похоронил его законопроект о разоружении. Когда белый БМВ выехал на Висконсин-авеню, Коннор выключил радио. Машина остановилась у ворот российского посольства, и один из подручных Алексея Романова провел их через охрану. Коннор сразу отметил слабость внутренней системы безопасности посольства. – Ну кому придет в голову убивать нашего любимого президента в его собственном посольстве? – с улыбкой прокомментировал его мысли Романов. Коннор сказал Алексею: – Похоже, в этом здании командуете вы. – Вы бы тоже здесь командовали, если бы перевели достаточную сумму на швейцарский счет посла. Это гарантия того, что ему никогда не придется снова жить на родине. Романов отпер дверь кабинета посла и вошел. Коннор был удивлен, увидев на столе «Ремингтон-700». Он взял винтовку и внимательно осмотрел. Коннор спросил бы у Романова, как ему удалось ее заполучить, если бы у него был хоть малейший шанс получить правдивый ответ. Коннор заглянул в магазин. Там был лишь один патрон. Он вопросительно посмотрел на Романова. – Я полагаю, на таком расстоянии понадобится только один выстрел, – ответил русский. Он повел Коннора в дальний угол кабинета к персональному лифту посла. На лифте они поднялись в галерею, опоясывающую зал приемов. Коннор внимательно осмотрел галерею и спрятался за массивной статуей Ленина. Он выглянул из-за поднятой руки статуи, чтобы проверить, хорошо ли оттуда будет видно Зеримского. «Как все просто», – подумал он. – Вам надо будет приехать сюда заблаговременно и до начала банкета изображать официанта, – сказал Романов. Коннор кивнул. У лифта он сказал Романову: – Я извещу вас о том, какой вариант я выбрал. Алексей Романов удивленно на него посмотрел, но ничего не сказал. Коннор позвонил Романову в начале первого ночи. Судя по всему, русский был доволен, что их мнения совпали. – Я скажу шоферу, чтобы он забрал вас в половине четвертого. К четырем надо быть в посольстве. Коннор повесил трубку. Если все пойдет так, как он запланировал, к четырем президент будет уже мертв. Посол тихо постучал в дверь, за которой располагались апартаменты Зеримского, но ему никто не ответил. Он набрался смелости и постучал чуть громче. Затем нерешительно приоткрыл дверь. В тусклом свете, проникавшем в спальню с лестницы, посол увидел, что Зеримский лежит в постели. Было четыре часа утра. – Не дай вам Бог побеспокоить меня из-за пустяка, – сказал российский президент. – Вам звонят из Санкт-Петербурга, – сказал посол. – Некто Степан Иваницкий. Он говорит, это срочно. – Выметайтесь! Зеримский поднял трубку стоявшего у кровати телефона. Посол вышел в коридор и закрыл за собой дверь. – Степан, что это ты в такую рань? – Царь умер, господин президент. – Голос Иваницкого был абсолютно бесстрастным. А ведь Николай Романов приходился ему дядей. – Где? Когда? Как? – Около часа назад. В Зимнем дворце. Бесцветная жидкость наконец сделала свое дело. – Иваницкий помолчал. – Я почти год платил дворецкому. Несколько мгновений Зеримский обдумывал услышанное. – Хорошо. Для нас это наилучший вариант. – Я бы согласился с вами, господин президент, если бы его сын был не в Вашингтоне. Я мало что могу сделать, пока он не вернулся. – Эта проблема, возможно, решится сегодня вечером, – сказал Зеримский. – Они клюнули на нашу приманку? – Да. К сегодняшнему вечеру я избавлюсь от них обоих. – Обоих? – Да, – ответил Зеримский. В конце концов, когда еще представится такая возможность – два раза увидеть, как умирает один и тот же человек? – Жаль, что меня там не будет. – Это куда интереснее, чем смотреть на его друга, болтающегося на веревке, – сказал Зеримский. – Вообще-то, Степан, эту поездку можно будет считать чрезвычайно успешной, особенно если… – Я обо всем позаботился, господин президент, – сказал Иваницкий. – Вчера я распорядился, чтобы прибыль от ельцинских нефтяных и урановых контрактов шла на ваш счет в Цюрихе. Если только Алексей не отменит мои приказания, когда вернется. – Если он не вернется, он и не сможет этого сделать, да? – Зеримский положил трубку и через несколько минут снова провалился в сон. Телефон разбудил Коннора в шесть утра. Он встал и отодвинул уголок занавески. Два белых БМВ стояли на противоположной стороне улицы, как и вчера вечером. К шести утра их пассажирам, должно быть, очень хотелось спать. Он принял душ, насухо вытерся и оделся. Теперь на нем были джинсы, синяя рубашка, толстый свитер, черные носки и черные кроссовки. Он прошел на кухоньку, налил себе стакан грейпфрутового сока, насыпал в тарелку кукурузных хлопьев и залил их молоком. В утро перед операцией он всегда ел одно и то же. Это помогало ему обрести уверенность в том, что и на сей раз все пройдет гладко. Коннор положил в задний карман джинсов три стодолларовые бумажки, монету в 25 центов и получасовую аудиокассету и навсегда покинул конспиративную квартиру. Без десяти восемь он не торопясь пересек улицу и подошел к первому из двух БМВ. – Мне надо в центр, – сказал он. Человек, сидевший на заднем сиденье, кивнул. Шофер включил первую передачу, и БМВ влился в поток машин на Висконсин-авеню. Второй БМВ неотступно следовал сзади. Коннор обратил внимание на то, что его охранники с каждым днем теряют бдительность. Каждое утро примерно в одно и то же время он вылезал из машины на углу 21-й улицы и Дюпон-серкл, покупал «Вашингтон пост» и снова садился в машину. Вчера человек на заднем сиденье даже не потрудился вылезти вместе с ним. Теперь оба автомобиля еле тащились бампер к бамперу. В противоположном направлении поток машин двигался гораздо резвее. Ему надо было точно рассчитать свои действия. Коннор знал, что светофоры на подходе к Дюпон-серкл переключаются каждые тридцать секунд. На зеленый свет за это время успевало проехать двенадцать, максимум шестнадцать автомобилей. Когда зажегся красный, Коннор насчитал впереди семнадцать машин. У него на лице не дрогнул ни один мускул. Включился зеленый, но поток был настолько плотным, что их БМВ продвинулся лишь на несколько метров вперед. Только восемь машин успели проскочить на зеленый свет. У Коннора в распоряжении было полминуты. Он повернулся к охраннику, улыбнулся и показал пальцем на продавца газет. Охранник кивнул. Коннор вылез на тротуар и неторопливо пошел к старику-газетчику. Он сосредоточил внимание на встречном потоке, пытаясь предугадать, сколько машин будет перед светофором, когда снова зажжется красный свет. Коннор сунул газетчику четвертак, получил свою «Пост» и пошел обратно по направлению к первому БМВ. В этот момент зажегся красный и движение остановилось. Коннор засек нужную ему машину и побежал, петляя между неподвижными легковушками. Он остановился у свободного такси, стоявшего седьмым на светофоре. Двое охранников из второго БМВ выскочили из машины и бросились вдогонку за Коннором, но в этот момент светофор на Дюпон-серкл переключился на зеленый. Коннор впрыгнул на заднее сиденье такси. – Поезжай прямо, – крикнул он. – Если сейчас проскочишь светофор, получишь сотню. Водитель проскочил на зеленый. Оба БМВ с визгом развернулись посреди дороги, но на светофоре уже зажегся красный свет, и путь им был прегражден. Пока все шло по плану. Такси повернуло налево на 23-ю улицу, и Коннор попросил водителя остановиться, протянул ему сто долларов и сказал: – Поезжай прямо в аэропорт Даллеса. Если заметишь позади белый БМВ, не давай ему себя обогнать. В аэропорту остановись на минуту у зала вылета, затем потихоньку возвращайся в город. – Как скажешь, – таксист убрал деньги в карман. Коннор вылез из машины, перебежал на противоположную сторону улицы и остановил другое такси. Когда он захлопнул дверь, мимо пронеслись оба БМВ, преследующие первого таксиста. – И куда бы вы хотели отправиться в это прекрасное утро? – На Стадион Кука. Когда вошел Зеримский, все трое мужчин встали. Он жестом усадил их, а сам сел за стол посла. – У меня для вас печальные новости, Алексей, – сказал Зеримский. – У вашего отца ночью случился сердечный приступ, и он умер по дороге в больницу. Романов склонил голову. Зеримский встал, неторопливо подошел к осиротевшему бандиту и сочувственно похлопал его по плечу. – Я буду скорбеть, – сказал Зеримский. – Он был великим человеком. Романов еще ниже склонил голову в знак признательности президенту. – Теперь его корона перешла к вам, Алексей. Постарайтесь, чтобы ни у кого не возникало сомнений, кто в России новый царь. Романов поднял голову и улыбнулся. Время скорби вышло. – Будем надеяться, – добавил Зеримский, – сегодня вечером все пройдет так, как задумано. – Ничто не может нам помешать, – сказал Романов со значением. – Фицджеральд принял мой план. В четыре, пока вы будете на футбольном матче, он прибудет в посольство. – Почему так рано? – спросил Зеримский. – Нужно, чтобы все считали, что он из обслуживающего персонала. Когда Фицджеральд исчезнет из кухни незадолго до вашей прощальной речи, никто не должен обратить на это внимания. – Превосходно, – сказал Зеримский. – А что потом? – Я провожу его сюда, он заберет винтовку, на лифте поднимется на галерею зала приемов и займет позицию за статуей Ленина. Там он будет ждать конца вашего выступления. Выстрелив, Фицджеральд вылезет на карниз и спустится по ветвям кедра. Вчера он заставил нас несколько раз повторить этот маневр, но сегодня вечером его будет ждать небольшой сюрприз. – Какой? – поинтересовался Зеримский. – Под деревом засядут шестеро моих личных телохранителей. Они подстрелят Фицджеральда задолго до того, как его ноги коснутся земли. – У вашего плана есть один безусловный, хоть и небольшой изъян, – сказал Зеримский. Романов недоуменно на него посмотрел. – Каким образом я останусь жив после того, как стрелок класса Фицджеральда выстрелит в меня с такого близкого расстояния? Романов взял винтовку, вытащил из нее маленький кусочек металла и протянул его президенту. – Что это? – спросил Зеримский. – Боек, – ответил Романов. Выйдя из такси у Стадиона Кука, Коннор направился к двум длинным очередям. Перед каждым большим матчем здесь собирались желающие получить поденную работу. В первой очереди стояли те, кто хотел работать за пределами стадиона – организовывать парковку или торговать программками, подстилками и сувенирами. Во второй собрались те, кто хотел получить работу на самом стадионе. Коннор встал во вторую очередь. Сегодня за соискателями наблюдали несколько человек из Секретной службы. Очередь понемногу двигалась, Коннор читал свою газету. – Привет, – вдруг услышал он. Коннор повернулся и увидел модно одетого молодого человека. – Привет, – коротко бросил он и снова уткнулся в газету. В его планы не входило общение с кем бы то ни было из тех, кого потом могли привлечь к делу в качестве свидетеля. – Меня зовут Брэд, – объявил молодой человек. – Я надеюсь получить работу на осветительной вышке. А вы? – А почему на осветительной вышке? – спросил Коннор. – Потому что там будет сидеть старший по смене из Секретной службы. Я хочу расспросить его, что у них за работа. После колледжа собираюсь поступать к ним на службу. – Следующий. Коннор обернулся к мужчине, сидевшему за грубо сколоченным столом. – Что у вас осталось? – Немногое, – ответил тот, глядя в свои списки. – Что-нибудь на кухне? – спросил Коннор. Как и Брэд, он точно знал, что ему нужно. – Выбор такой: мыть грязную посуду или разносить еду сотрудникам. – То, что надо. – Имя? – Дейв Кринкл, – ответил Коннор, протягивая ему водительские права. Мужчина заполнил пропуск, а фотограф снял Коннора на «полароид». Через несколько секунд пропуск с фотографией уже заламинировали. – О'кей, Дейв. С этим пропуском ты сможешь ходить по всему стадиону, за исключением особо охраняемой зоны. – Коннор кивнул и прикрепил пропуск к своему свитеру. – Подойди в комнату сорок семь. Это прямо под трибуной «Н». Коннор прекрасно знал, где находится комната сорок семь. Пройдя через три кордона безопасности, он скоро оказался у лестницы, у которой была указывающая вниз стрелка с надписью «Комната № 47. Обслуживание персонала». Внизу в небольшом помещении сидело человек десять. Он уселся в уголке и развернул газету. – Внимание. – Коннор поднял глаза и увидел огромного мужчину лет пятидесяти. – Я – менеджер по питанию. Могу предложить вам следующий выбор: либо вы моете посуду, либо обслуживаете наших работников и охранников, рассредоточенных по всему стадиону. Кто хочет на грязную посуду? Большинство сидевших в комнате потянули вверх руки. На мытье посуды, как объяснил Бульдог, всегда много желающих. Кроме того, что мойщикам платят по десять долларов в час, для многих из них объедки – лучшее из того, что они ели в течение всей недели. – Хорошо, – сказал менеджер, выбрав пятерых и записав их имена. – Теперь обслуживание. Можете выбирать между руководством клуба и сотрудниками службы безопасности. Кто на руководство? – спросил он, оторвавшись от списка. Почти все руки взметнулись вверх. Менеджер записал еще пять фамилий. – Все, кого я записал, могут отправляться на свои рабочие места. – Опытные профи поднялись и поспешили на кухню. В комнате остались только Коннор и Брэд. – У меня только две вакансии: обслуживание охраны, – сказал менеджер. – Одна – классная, другая – дрянная. Ну, кому из вас улыбнется счастье? Он с надеждой посмотрел на Коннора, который кивнул и засунул руку в задний карман джинсов. Менеджер подошел к нему, даже не взглянув на Брэда, и произнес: – У меня такое ощущение, что ты предпочел бы прохлаждаться на «Джамботроне». – Точно, – ответил Коннор, незаметно передавая ему стодолларовую купюру. – Вперед! – сказал менеджер, расплывшись в улыбке. Бульдог на все сто процентов отработал свой гонорар. – Знаете, а я видел винтовку, из которой Фицджеральд собирается меня убить, – сказал Зеримский, когда кортеж из девяти лимузинов выехал из ворот посольства и направился в сторону стадиона. На лице Титова отразилось изумление. Зеримский полез в карман пиджака. – Как вы думаете, что это такое? – спросил он, достав из кармана железку, похожую на гнутый гвоздь. Титов покачал головой: – Не имею ни малейшего понятия. – Это боек от «Ремингтона-700», – сказал Зеримский, опуская кусок металла обратно в карман. – Прессе раздали текст моей сегодняшней речи? – Да, господин президент, – ответил Титов. – Обычный набор банальностей. – А моя эмоциональная реакция на покушение? – Текст у меня с собой, господин президент. – Хорошо. Давайте-ка послушаем. Титов начал читать: «В тот день, когда меня избрали, президент Лоренс позвонил мне и пригласил с визитом в вашу страну. Я принял его приглашение. Но меня встретили не пальмовой ветвью, а выстрелом из винтовки. Затем я узнаю, что на спусковой крючок нажал сотрудник ЦРУ. Если бы не счастливый случай…» – Бывший сотрудник, – поправил Титова Зеримский. – Я полагал, что подобная неточность была бы полезной. Тогда никому и в голову не придет, что вы в курсе событий. Американцы любят во всем видеть заговор. – В этом смысле они молодцы, – сказал Зеримский. – Я хочу, чтобы и через много лет после отставки Лоренса американцы писали книги о том, как я положил конец добрым взаимоотношениям между нашими странами. В истории возрождения Российской империи при президенте Зеримском администрация Лоренса будет упомянута лишь в сносках. – Он лучезарно улыбнулся. – Пока я жив, я с властью не расстанусь. Коннор посмотрел на часы: без четырех десять. До открытия стадиона оставалось тридцать четыре минуты. Он нажал на кнопку и услышал гул мотора. Служебный лифт начал неторопливый подъем из кухни к седьмому уровню. Через сорок семь секунд Коннор забрал из подъемника поднос и еще раз нажал на кнопку, чтобы люди, работавшие в подвале, поняли, что он его получил. Коннор быстро прошел по коридору, остановился у двери с надписью «Посторонним вход воспрещен» и вынул из кармана полученный от менеджера ключ. Удерживая одной рукой поднос, он повернул ключ, протиснулся внутрь, зажег свет и быстро пошел по крытой галерее позади «Джамботрона». Коннор вновь взглянул на часы: восемьдесят три секунды. Слишком много, но, поскольку «финальный забег» будет происходить без подноса, возможно, удастся проскочить менее чем за две минуты. Если все пойдет по плану, к тому времени, когда дороги заблокируют, он уже будет на пути к аэропорту. Коннор постучал в дверь. Ему открыл высокий, плотный мужчина. – Я принес вам перекусить, – сказал Коннор. – Здорово, – обрадовался снайпер и взял с подноса сандвич. – Заходи, гостем будешь. Коннор последовал за ним. Они прошли по стальной платформе, установленной позади громадного экрана. Агент Секретной службы сел и впился зубами в сандвич. Коннор поставил поднос рядом с агентом. Того гораздо больше интересовала банка с диетической колой, чем рыскающие глаза Коннора. – Да, кстати, – проговорил он между глотками. – Меня зовут Арни Купер. – Дейв Кринкл, – ответил Коннор. – Ну, так и сколько же ты заплатил за удовольствие провести со мной вечер? – спросил Арни с улыбкой. У входа на стадион лимузин с президентом Лоренсом и его сопровождением встречал президент клуба «Редскинз» Джон Кент Кук. – Для нас большая честь приветствовать вас, сэр, – сказал он, пожимая руку Лоренсу. – Рад познакомиться с вами, Джон, – ответил президент. Кук проводил гостя в свою ложу. Из нее было превосходно видно все поле. – Господин президент, – сказал Кук, – позвольте мне представить вам людей, благодаря которым «Редскинз» стали величайшей футбольной командой Америки. Разрешите начать с моей жены, Риты. – Рад с вами познакомиться, – сказал Лоренс. – Примите мои поздравления по поводу успеха организованного вами благотворительного бала. Мне сообщили, что вашими усилиями было собрано рекордное количество пожертвований. Миссис Кук сияла от гордости. – А это знаменитый Бульдог Уошер, – продолжал Джон Кент Кук. – Он… – …единственный в истории американского футбола попал в Галерею славы «Редскинз», не сыграв за команду ни одного матча, – закончил за него Лоренс. Бульдог расплылся в улыбке. – Знаете, господин президент, – продолжал Кук, – мне так и не удалось придумать такой вопрос о «Редскинз», на который Бульдог не смог бы ответить. – А вообще кто-нибудь когда-нибудь ставил вас в тупик своими вопросами? – спросил президент. – Все время пытаются, господин президент, – ответил Бульдог. – Да, вот буквально вчера один человек… Прежде чем Бульдог успел закончить фразу, Лоренса тронул за локоть Энди Ллойд: – Простите, что прерываю вашу беседу, сэр, но мне только что сообщили, что президент Зеримский прибудет через пять минут. Вам и мистеру Куку пора бы проследовать к северо-восточному входу. – Да, конечно, – сказал Лоренс. И добавил, обращаясь к Бульдогу: – Мы еще продолжим нашу беседу. – Тесновато здесь, – крикнул Коннор, перекрывая шум работавшего под потолком вентилятора. – Да уж, – сказал Арни Купер, приканчивая свою колу. – Ожидаете сегодня неприятностей? – Нет, не думаю. Конечно, мы будем держать ухо востро, когда оба президента выйдут на поле, но они там пробудут всего минут восемь. Коннор кивнул и задал еще несколько безобидных вопросов, внимательно прислушиваясь к бруклинскому акценту Арни и особенно – к характерным выражениям, которые он то и дело вставлял в свою речь. Пока Арни расправлялся с куском шоколадного торта, Коннор выглянул в щель между вращающимися рекламными щитами. У большинства агентов Секретной службы был перерыв на завтрак. Коннор сосредоточил внимание на ближайшей осветительной вышке: на ней он заметил Брэда. Он внимательно слушал агента, который показывал на ложу владельца клуба. Коннор повернулся к Арни: – Я еще зайду к вам в начале игры. Вас устроят несколько сандвичей, кусок торта и кока-кола? – Да. Только не переусердствуй с тортом. Над стадионом прозвучала сирена, предупреждавшая о том, что уже половина одиннадцатого и пора открывать ворота. Трибуны начали наполняться болельщиками. Коннор поставил пустую банку из-под кока-колы на поднос. – Я принесу ленч к началу игры, – сказал он. – Давай, – ответил Арни, разглядывая в бинокль собирающуюся внизу толпу. – Но приходи, только когда президенты уже вернутся в ложу. Пока они на поле, посторонним находиться на «Джамботроне» запрещено. – О'кей, – сказал Коннор. Он посмотрел на часы и быстрым шагом пошел по галерее. Дойдя до лифта, Коннор нажал кнопку. Через сорок семь секунд появился подъемник. Он поставил в него поднос и нажал кнопку еще раз. Лифт медленно пошел вниз. Коннор был одет в длинный белый халат и фирменную кепку «Редскинз», поэтому никто не обратил на него внимания, когда он не торопясь продефилировал мимо буфета к двери с надписью «Посторонним вход воспрещен». Оказавшись за дверью, он запер ее изнутри. В темноте он бесшумно прокрался по узкой галерее и остановился в нескольких шагах от входа на «Джамботрон». Внизу огромная стальная балка держала на себе массивный экран. Коннор постоял так несколько секунд, держась за перила, а потом опустился на колени. Наклонившись вперед, он обеими руками ухватился за балку и осторожно переполз на нее. Он мог разглядеть рукоятку, но абсолютно не был уверен, что обозначенный на чертежах люк существует на самом деле. Коннор медленно пополз по балке, преодолевая сантиметр за сантиметром. Он ни разу не взглянул вниз, в разверзшуюся под ним пятидесятиметровую пропасть. У конца балки он опустил ноги и крепко обхватил ими мощную стальную конструкцию, как если бы ехал верхом на лошади. Он сделал глубокий вдох и потянул за рукоятку. Крышка плавно отодвинулась, и за ней действительно оказался люк. Коннор осторожно протиснулся внутрь и закрыл его. Он почти сорок пять минут лежал внутри полой стальной балки, в полусотне метров над землей, и с трудом мог пошевелиться, чтобы посмотреть на часы. Зеримский поздоровался за руку со всеми, кто был ему представлен, и даже смеялся над остротами Джона Кента Кука. Он запомнил всех гостей по именам и на вопросы отвечал с улыбкой. «Так принято в Америке», – говорил ему Титов. Когда церемония представления была окончена, Кук постучал ложкой по столу: – Извините, что прерываю приятную беседу, но время торопит. Никогда в жизни я не инструктировал сразу двух президентов. Итак, приступим. Он начал читать по бумажке: «В одиннадцать тридцать шесть я вывожу президентов на поле и представляю им капитанов команд, тренеров и судей. В одиннадцать сорок все поворачиваются к западной трибуне. Там оркестр исполнит сначала российский гимн, а потом «Усеянное звездами знамя». Затем я веду обоих джентльменов обратно в ложу. Дальше, я надеюсь, все получат удовольствие от того, как «Редскинз» разделаются с "Пэкерз"». Коннор посмотрел на часы: 11.17. Он открыл крышку люка и выбрался из своего закутка. Ему пришлось собраться с силами, чтобы закинуть ноги на балку. Одиннадцать двадцать семь. Коннор сделал глубокий вдох и быстрым шагом направился к «Джамботрону». Он громко постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, открыл ее и крикнул: – Это я. Арни глянул на него и чуть было не выстрелил. – Убирайся! – крикнул он. – Я ж говорил: не показывайся, пока президенты не уйдут с поля. – Извините, – пролепетал Коннор. – Просто я подумал, что здесь жарковато, и принес вам кока-колы. Он протянул Арни банку. Тот нагнулся, чтобы взять ее. Когда его пальцы коснулись банки, Коннор выпустил ее, схватил Арни за запястье и изо всех сил потянул вниз. Арни издал жуткий вопль и вниз головой рухнул на галерею. Винтовка отлетела в сторону. Коннор бросился на противника, не дав ему опомниться. Когда Арни попытался поднять голову, Коннор оглушил его прямым левым в подбородок. Он схватил висевшие на поясе у агента наручники, но тут Арни сделал попытку встать на ноги. Коннор нанес ему еще один сокрушительный удар, на этот раз прямо в нос. Ноги у Арни подкосились, он упал и больше не шевелился. Коннор сорвал с себя одежду и швырнул ее в угол. Затем он быстро снял форму с Арни. Надев ее, он обнаружил, что ботинки малы, а брюки коротки. Ему ничего не оставалось, кроме как натянуть повыше носки и остаться в кроссовках. Слава Богу, они были черные. Он полагал, что в суматохе вряд ли кто-нибудь обратит внимание на неуставную обувь одного из агентов Секретной службы. Из кучи своей одежды Коннор выудил галстук и крепко связал им лодыжки Арни. Потом он поднял бесчувственное тело агента, прислонил к стене и пристегнул его наручниками к стальной арматурине. Наконец, он сделал из носового платка кляп и засунул его Арни в рот. Коннор поднял с пола винтовку Арни. «М-16» сгодится. Он быстро поднялся на лестничную площадку, где до этого сидел Арни, взял его бинокль и принялся разглядывать толпу внизу. Неожиданно сзади раздался голос: – «Геркулес-три». Он схватил рацию Арни: – «Геркулес-три» слушает. – Я уж подумал, что мы потеряли с тобой связь, Арни, – сказал специальный агент Брейтуэйт, который был сегодня за главного. – Все в порядке? – Да, – сказал Коннор. – Я просто хотел отлить и подумал, что не стоит делать это прямо над публикой. – Принято, – со смехом произнес Брейтуэйт. – Продолжай следить за своим сектором. Красный Свет и Водопад скоро появятся на поле. – Вас понял, – сказал Коннор голосом Арни. Рация умолкла. Одиннадцать тридцать четыре. Внизу раздался шум. Публика приветствовала команды, появившиеся из-под южной трибуны. Игроки, не торопясь, побежали к центру поля. Коннор поднял к глазам бинокль и сфокусировал взгляд на осветительных вышках. Почти все агенты Секретной службы внимательно разглядывали сейчас собравшихся внизу болельщиков, чтобы вовремя засечь любое подозрительное движение. Коннор заметил юного Брэда, который был наверху блаженства. Коннор развернулся на сто восемьдесят градусов. Теперь его взгляд был направлен вдоль линии, у которой стояли капитаны команд. Одиннадцать тридцать шесть. На трибунах вновь поднялся шум: это Джон Кент Кук гордо вывел на поле обоих президентов. Их окружала дюжина телохранителей, габаритами не уступавших футболистам. Коннору достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что и Зеримский, и Лоренс одеты в бронежилеты. Пока президентов знакомили с игроками, Коннор проверил винтовку, загнал в патронник первый патрон и щелкнул затвором. Этот звук подействовал на него как выстрел стартового пистолета: его сердце забилось вдвое быстрее. Одиннадцать сорок одна. Джон Кент Кук шепнул что-то на ухо Лоренсу. Тот кивнул и вышел с Зеримским в проход между командами. – Леди и джентльмены, – объявил диктор. – Прошу всех встать. Будет исполнен гимн Российской Федерации. Раздался шум откидываемых сидений. Публика поднялась, чтобы прослушать мелодию, которую лишь единицы слышали когда-либо прежде. Коннору много раз приходилось стоять и слушать государственный гимн России, и он понимал, что лишь немногие оркестры знают, в каком темпе и сколько куплетов играть. Поэтому он решил дождаться «Усеянного звездами знамени» и тогда уж использовать свой единственный шанс. Российский гимн закончился. Коннор ждал, когда дирижер снова поднимет свою палочку. Для него это будет сигналом поймать Зеримского в прицел. Он посмотрел на флагшток: флаг «Редскинз» безжизненно висел, значит, ветра практически не было. Дирижер поднял палочку во второй раз. Коннор просунул винтовку в щель между видеоэкраном и рекламным щитом и начал настраивать оптический прицел. Наконец затылок Зеримского заполнил собой всю центральную область прицела. Раздались первые аккорды американского гимна. Коннор выдохнул. Три… два… один. Он мягко нажал на спуск. Как раз в этот момент Том Лоренс взмахнул правой рукой и приложил ладонь к сердцу. Зеримского отвлекло это движение. Он повернул голову влево, и пуля, не причинив вреда, пролетела у его правого уха. Семьдесят восемь тысяч нестройных голосов были гарантией того, что никто не услышал, как кусочек металла с глухим звуком зарылся в траву. Брэд лежал на животе на платформе осветительной вышки и внимательно разглядывал в бинокль публику. Его взгляд остановился на «Джамботроне». Весь огромный экран заполнял собой неправдоподобно большой президент Лоренс. Его рука лежала на сердце, и он, не жалея сил, выпевал слова национального гимна. Вдруг Брэду показалось, что между экраном и рекламным щитом что-то есть. Он присмотрелся внимательнее. Из щели торчал направленный на центр поля ствол винтовки. – Прикройте и эвакуируйте президентов. Ствол. Брэд произнес это столь уверенно и властно, что специальный агент Брейтуэйт и два других снайпера моментально перевели свои бинокли на «Джамботрон». Через несколько секунд они уже наблюдали за Коннором. – Расслабься, – успокаивал себя Коннор. – У тебя полно времени. Голова Зеримского вновь попала в поле зрения. Коннор прицелился и еще раз выдохнул. Три… два… Пуля, выпущенная Брейтуэйтом, попала ему в левое плечо и отшвырнула назад. В этот момент оркестр как раз закончил исполнять американский гимн. Двадцать восемь лет службы подготовили Коннора к этому моменту. Пытаясь не замечать страшной боли в плече, он добрался до двери, выключил свет и выбрался на галерею. Через сорок секунд он уже был у дальней двери, которая вела в служебный коридор. Он слышал рев стадиона – «Редскинз» готовились начать игру. Коннор отпер дверь, доплелся до лифта и несколько раз ударил рукой по кнопке. Плечо болело все сильнее, но он знал, что с этим ничего не поделать. До прихода лифта оставалось около пятнадцати секунд. Вдруг его мотор умолк – очевидно, что-то выгружали на административном этаже. Коннор решил действовать по запасному варианту. Еще никогда в жизни ему не приходилось этого делать. Если он пробудет здесь еще несколько секунд, его обязательно заметят. Быстро, как только мог, он вернулся к двери, ведущей к «Джамботрону», прошел через нее, но запирать не стал. Коннору пришлось собрать всю свою волю, чтобы преодолеть полсотни метров галереи. Он знал, что через несколько минут здесь появятся вооруженные агенты. За двадцать четыре секунды Коннор добрался до массивной балки, удерживающей видеоэкран. Он ухватился за перила, перегнулся через край галереи и опустился на карниз. В тот же момент у него за спиной распахнулась дверь в коридор. Он слышал, как две пары ног протопали прямо над ним и остановились перед дверью «Джамботрона». Через отверстие в полу галереи ему было видно, как один из агентов распахнул дверь. Не входя внутрь, он стал шарить по стене в поисках выключателя. Коннор подождал, пока зажегся свет и агенты исчезли во внутренностях «Джамботрона». После этого он в третий раз за день пополз по длинной балке. Но теперь он мог рассчитывать только на правую руку и поэтому продвигался очень медленно. Одновременно ему приходилось следить, чтобы кровь из раненого плеча капала вниз, на землю, а не оставалась уликой на балке. Когда агент Секретной службы вошел в помещение «Джамботрона», первым, кого он увидел, был Арни, прикованный наручниками к арматуре. Когда он расстегнул наручники и опустил Арни на пол, ожила его рация. – «Геркулес-семь». – «Геркулес-семь» слушает. – Заметили его? – Здесь никого нет, кроме полуголого Арни. Его приковали наручниками к арматуре. Обе двери открыты. Отсюда до служебного коридора тянется кровавый след – вы его подстрелили. Он должен быть где-то там. На нем форма Арни, так что засечь его будет не так уж сложно. – Не рассчитывай на это, – сказал Брейтуэйт. – Если это тот человек, о котором я думаю, он может прятаться прямо у тебя под носом. 9 В Овальном кабинете сидели трое и слушали магнитофонную запись. Двое были в вечерних костюмах, а третий в мундире. – Как вам удалось ее обнаружить? – спросил Лоренс. – Она была в заднем кармане джинсов, брошенных Фицджеральдом на «Джамботроне», – ответил специальный агент Билл Брейтуэйт. – Сколько народу знает о происшествии на стадионе? – спросил Ллойд, стараясь, чтобы его голос звучал равнодушно. – Кроме меня – всего пять человек, и вы можете не сомневаться в их благоразумии, – сказал Брейтуэйт. – Четверо работают со мной по десять или более лет, а пятый – студент колледжа, чье заявление о приеме на работу в Секретную службу уже лежит у меня на столе. Президент улыбнулся. Он встал из-за стола и подошел к окну. На Вашингтон опустились сумерки. – Важно, чтобы вы, Билл, поняли одну вещь, – наконец произнес он. – Конечно, голос на пленке похож на мой, но я никогда и никому не говорил, что к Зеримскому или к кому бы то ни было еще надо подослать убийцу. – Я вам верю, господин президент, иначе меня бы здесь не было. Но я тоже должен быть с вами откровенным. Если бы кто-то в Секретной службе знал, что на «Джамботроне» находится Фицджеральд, ему, вероятно, помогли бы бежать. – Кем же должен быть человек, чтобы другие люди были готовы ради него на подобное самопожертвование? – спросил Лоренс. – В вашем кругу, я думаю, Авраамом Линкольном, – сказал Брейтуэйт. – А в нашем – Коннором Фицджеральдом. – Я хотел бы с ним познакомиться. – Это будет непросто, сэр. Даже если он все еще жив, он как в воду канул… – Господин президент, – прервал их разговор Ллойд, – вы уже на семь минут опаздываете на обед в российском посольстве. Лоренс пожал Брейтуэйту руку и невесело усмехнулся: – Полагаю, сегодня вечером вы снова дежурите? – Да, сэр. Я отвечаю за визит Зеримского от начала и до конца. – Тогда, может быть, увидимся позже, Билл. Если узнаете что-нибудь о Фицджеральде, немедленно докладывайте мне. – Конечно, сэр, – сказал Брейтуэйт и направился к двери. Через несколько минут Том Лоренс и Энди Ллойд подошли к Южному портику, где в ряд выстроились девять лимузинов. Усевшись на заднее сиденье в шестом по счету автомобиле, президент повернулся к руководителю своей администрации и спросил: – Как вы думаете, Энди, где он прячется? – Не имею ни малейшего понятия, сэр. Но, если бы знал, я, вероятно, подписался бы под заявлением Брейтуэйта и его команды и помог бы ему бежать. Лоренс отвернулся к окну. С тех пор как он покинул стадион, его что-то мучило, но и на подъезде к российскому посольству он так и не смог выудить из глубин своей памяти необходимую информацию. – Что это он такой недовольный? – спросил Лоренс, заметив Зеримского, метавшегося туда-сюда по двору посольства. Ллойд взглянул на часы. – Вы опоздали на семнадцать минут, сэр. – Ну, это ерунда. Он должен радоваться, что остался жив. Выйдя из машины, Лоренс сказал: – Привет, Виктор. Извините, что мы опоздали на пару минут. Зеримский даже и не пытался скрыть свое недовольство. Холодно пожав руку высокому гостю, он молча повел его в здание посольства. Затем он под надуманным предлогом удалился и передал президента Соединенных Штатов заботам египетского посла, который принялся расхваливать ему выставку египетских древностей, открывшуюся в Смитсоновском институте. Вскоре прозвучал гонг, и гостей пригласили к столу. Лоренса посадили между супругой посла госпожой Петровской и торгпредом, который не знал ни слова по-английски. – Вы понимали, что происходило на поле? – спросил президент у мадам Петровской, когда перед ним поставили тарелку с борщом. – В общем-то, нет, – ответила жена посла. – Но мне повезло, я сидела рядом с неким Бульдогом Уошером. Президент выронил из рук ложку. Он взглядом нашел на другом конце зала Энди Ллойда и оперся подбородком на сжатую в кулак руку. Это означало, что ему надо срочно переговорить с руководителем своего аппарата. Ллойд подошел к президенту. – Немедленно разыщите Билла Брейтуэйта, – прошептал Лоренс. – Скажите ему, что есть человек, который сможет указать убежище Фицджеральда, если тот все еще находится на стадионе. Этот человек – Бульдог Уошер. Найдите Бульдога, и, бьюсь об заклад, вы найдете Фицджеральда. Зеримский наконец встал поприветствовать своих гостей. Даже ярые почитатели не смогли бы назвать это его выступление шедевром ораторского искусства. Лоренс все время ждал, что Зеримский разовьет тему, заявленную во вчерашнем выступлении перед Конгрессом, но он обошел все острые углы, ни на шаг не отступив от текста, заранее присланного в Белый дом. – В завершение позвольте поблагодарить американский народ за гостеприимство, которое я ощущал на протяжении всего пребывания в вашей великой стране. Особую благодарность я хочу выразить лично президенту Тому Лоренсу. Эта фраза была встречена громкими и продолжительными аплодисментами. Зеримский стоял не двигаясь, вперив взгляд в статую Ленина. Он не сел, пока аплодисменты не стихли. Зеримский совсем не выглядел довольным, что удивило Лоренса, поскольку, по его мнению, речь приняли гораздо лучше, чем она того заслуживала. Лоренс поднялся, чтобы произнести ответное слово. Его не менее банальная речь тоже была встречена вежливыми аплодисментами. Однако они не шли ни в какое сравнение с овацией, устроенной Зеримскому. Когда подали кофе, Зеримский прошел к двустворчатой двери в дальнем конце зала. Он нарочито громко говорил уходящим гостям: «Спокойной ночи», давая понять остальным, что пора очистить помещение, и чем быстрее, тем лучше. Лоренсу Зеримский лишь холодно поклонился, не удосужившись даже сойти с ним вниз по посольской лестнице. Внизу Лоренс обернулся, чтобы помахать русскому рукой, но тот уже скрылся в здании посольства. Если бы он взял на себя труд и проводил Лоренса чуть дальше входной двери, он бы увидел на заднем сиденье лимузина американского президента агента Брейтуэйта. Брейтуэйт молчал, пока дверца машины не захлопнулась. – Вы были правы, сэр, – сказал он. Первым на глаза Зеримскому попался посол. Его превосходительство с надеждой улыбался. – Романов еще в посольстве? – рявкнул Зеримский. – Да, господин президент, – ответил посол. – Он был… – Немедленно ко мне. Я буду в вашем кабинете. Петровский убежал по коридору. Зеримский ударом кулака распахнул дверь кабинета. Первым, что ему там бросилось в глаза, была винтовка, которая так и лежала на столе. Он сел в кресло посла. В нетерпении ожидая появления Романова и Петровского, он взял винтовку: единственный патрон был в патроннике. Подняв винтовку к плечу, Зеримский почувствовал, насколько превосходно она сбалансирована. Теперь он понял, почему Фицджеральд пролетел пол-Америки, чтобы добраться до ее двойника. Тут Зеримский заметил, что боек винтовки снова оказался на своем месте. Зеримский услышал быстрые шаги двух человек в мраморном коридоре. Перед тем как они появились в кабинете, он положил винтовку себе на колени. Они почти вбежали. Зеримский без всяких церемоний указал им на два стула по другую сторону стола. – Где Фицджеральд? – спросил он Романова. – Вы уверяли меня, что ничего не сорвется. – Когда сегодня утром мои люди сопровождали его в город, шофер вынужден был остановиться перед светофором. Фицджеральд выпрыгнул из машины, перебежал на другую сторону улицы и сел в проезжающее такси. Мы гнались за такси до самого аэропорта Даллеса, но, когда догнали, выяснилось, что Фицджеральда в нем нет. – Вы позволили ему бежать, – сказал Зеримский. Романов понуро опустил голову и ничего не сказал. Президент понизил голос до шепота: – Я так понимаю, у нашей мафии есть свои законы. – Он щелкнул затвором. – И что по ним положено за невыполнение контракта? Зеримский поднял ружье, улыбнулся и нажал на спусковой крючок. Пуля пробила Романову грудь чуть ниже сердца. Мощный удар отбросил его гибкое тело к стене. Потом оно медленно сползло на ковер. Зеримский повернулся к послу. – Нет, нет! – закричал Петровский, падая на колени. – Я уйду в отставку! Зеримский во второй раз нажал на спуск. Услышав сухой щелчок, он вспомнил, что в винтовке был всего один патрон. Он встал с гримасой разочарования на лице и положил оружие на стол. – Я принимаю вашу отставку. Но прежде проследите, чтобы все, что осталось от Романова, было собрано и отправлено в Санкт-Петербург. – Он направился к двери. – И побыстрее. Я хочу присутствовать на похоронах отца и сына. Когда Зеримский поднимался по трапу «Ил-62», валил сильный снег. Он скрылся за дверью, даже не обернувшись и не помахав рукой перед камерами. Том Лоренс первым повернулся спиной к самолету, медленно приближавшемуся к взлетно-посадочной полосе. Он подошел к ожидавшему его вертолету и обнаружил там Энди Ллойда с прижатой к уху телефонной трубкой. Когда вертолет взлетел, Ллойд закончил разговор и доложил президенту об исходе срочной операции, проведенной утром в Госпитале Уолтера Рида. Лоренс кивнул, когда Ллойд в общих чертах обрисовал план действий, рекомендованный Брейтуэйтом. – Я лично позвоню миссис Фицджеральд, – сказал он. Президентский вертолет сел на Южной лужайке. К Белому дому они шли молча. Секретарь Лоренса нетерпеливо ждала их возле дверей. – Доброе утро, Рут, – в третий раз за сегодня приветствовал ее президент. – Назначенные на десять посетители уже сорок минут дожидаются вас, – сообщила она. – Да ну? Тогда скорее проводите их сюда. Президент вошел в Овальный кабинет, открыл ящик стола и вынул оттуда два листа бумаги и аудиокассету, которую вставил в стоявший на столе магнитофон. Энди Ллойд принес из своего кабинета две папки и сел на свое обычное место рядом с президентом. В дверь постучали. Рут открыла ее и объявила: – Директор и заместитель директора ЦРУ. – Доброе утро, господин президент, – жизнерадостно произнесла Хелен Декстер. Заместитель шел чуть позади нее. – Вы будете рады узнать, – сев, продолжила Декстер, – что мне удалось решить проблему, которая, как мы опасались, могла возникнуть во время визита российского президента. В общем, у нас есть все основания полагать, что некий человек больше не представляет угрозы для нашей страны. – Не тот ли это человек, с которым я переговорил по телефону несколько недель назад? – спросил Лоренс, откидываясь на спинку кресла. – Я не вполне вас понимаю, господин президент, – сказала Декстер. – Тогда позвольте мне вас просветить. – Лоренс подался вперед и включил магнитофон. «Я посчитал нужным лично позвонить вам, чтобы вы осознали всю важность предстоящей вам работы. У меня нет ни малейших сомнений в том, что вы – именно тот человек, которому по плечу это задание». «Спасибо за доверие, господин президент». Лоренс остановил пленку. – У вас, вне всякого сомнения, должно быть объяснение тому, откуда взялась эта запись, – сказал он. – Дело в том, что я никому не давал подобного задания. – Вы обвиняете Управление в… – Я ни в чем не обвиняю Управление. Обвинение предъявлено вам лично. – Господин президент, если вы так шутите… – Я похож на шутника? – поинтересовался Лоренс и снова включил магнитофон. «В сложившихся обстоятельствах я не мог поступить иначе». «Спасибо, господин президент. Я считал невозможным приступить к заданию, не убедившись, что приказ исходит непосредственно от вас». Президент выключил воспроизведение. – Если хотите, можем послушать дальше. – Могу вас уверить, – сказала Декстер, – что операция, о которой упоминает Фицджеральд, – самая рутинная. – Вы хотите, чтобы я поверил, что убийство российского президента в ЦРУ теперь считают рутинной операцией? – переспросил Лоренс, не веря своим ушам. – В наши намерения убийство Зеримского не входило. – В ваши намерения входила смерть на виселице невиновного человека, – язвительно заметил президент. В воздухе повисло молчание. Затем Лоренс добавил: – Таким образом вы пытались избавиться от свидетеля, который мог указать на вас как на организатора убийства Рикардо Гусмана. – Уверяю вас, ЦРУ не имеет ничего общего с… – Сегодня утром Коннор Фицджеральд рассказывал нам совсем другие вещи, – сказал Лоренс. Хелен Декстер молчала. – Может быть, вы прочтете показания Фицджеральда, подписанные им в присутствии министра юстиции. Энди Ллойд открыл первую из двух папок и передал Декстер и Гутенбергу показания, подписанные Коннором Фицджеральдом и заверенные министром юстиции. – По совету министра юстиции я отдал распоряжение уполномоченному на то специальному агенту арестовать вас обоих по обвинению в измене. Если вас признают виновными, приговор, как мне сказали, может быть только один. Декстер сидела поджав губы. Ее заместитель уже заметно дрожал. Лоренс повернулся к нему: – Конечно, Ник, вы могли и не знать, что директор действовала, не имея на то необходимых полномочий. – Абсолютно верно, сэр, – выпалил Гутенберг. – Я так и предполагал, что вы это скажете, Ник, – сказал президент. – И, если вы найдете в себе силы поставить подпись под этим документом, – он подвинул ему лист бумаги, – ваш смертный приговор будет заменен пожизненным заключением. – Что бы это ни было, не подписывайте, – приказала Декстер. Гутенберг не обратил на нее внимания. Он достал из кармана ручку и подписал заявление об отставке с поста заместителя директора ЦРУ. Декстер взглянула на него с нескрываемым презрением, затем снова повернулась к президенту. – Я ничего не буду подписывать, господин президент, – заявила она с вызовом. – Меня не так легко запугать. – Хорошо, Хелен, – сказал Лоренс, – если вы не хотите, чтобы с вами все прошло так же чинно и благородно, как с Ником, за дверью дожидаются два агента Секретной службы, у них приказ о вашем аресте. – Не надо брать меня на пушку, – сказала Декстер и поднялась со стула. – Мистер Гутенберг, – сказал Ллойд, когда Хелен Декстер пошла к двери, оставив на столе неподписанный лист бумаги, – я полагаю, что пожизненное заключение без права на помилование в сложившихся обстоятельствах – слишком суровое наказание. Особенно если вас подставили. Приговор к шести, может, к семи годам будет в вашем случае более справедливым. Но это, конечно, в том случае, если вы согласны… – Я согласен на все, – пролепетал Гутенберг. – И на дачу показаний в пользу обвинения. Гутенберг снова кивнул, и Ллойд вытащил из второй папки двухстраничный документ. Бывший замдиректора лишь наскоро просмотрел его, а затем нацарапал внизу на второй странице свою подпись. Директор взялась за дверную ручку, немного подумала и медленно вернулась к столу. Прежде чем подписаться под заявлением об отставке, она бросила неприязненный взгляд на своего бывшего заместителя. – Вы – дурак, Гутенберг, – сказала она. – Они бы никогда не рискнули выставить Фицджеральда в качестве свидетеля. А без Фицджеральда нет и обвинения. – Она повернулась и снова пошла к двери. – Хелен совершенно права, – сказал Лоренс, убирая все три документа со стола. – Если бы это дело когда-нибудь дошло до суда, мы бы не смогли выставить Фицджеральда в качестве свидетеля. Декстер остановилась. – С сожалением, – продолжал президент, – должен вам сообщить, что Коннор Фицджеральд скончался сегодня утром в семь сорок три утра. На Арлингтонском национальном кладбище собралось огромное множество людей. Они пришли сюда почтить память человека, который никогда не стремился к признанию. С одной стороны могилы стояли президент, глава президентской администрации и министр юстиции. По другую сторону лицом к ним стояли Мэгги Фицджеральд, ее дочь и будущий зять. Все трое прилетели из Сиднея через два дня после личного звонка президента. Похоронная процессия остановилась в нескольких метрах от могилы. Солдаты почетного караула сняли с орудийного лафета гроб, подняли его на плечи и медленным маршем направились к могиле. Гроб был накрыт американским флагом. На крышке лежали боевые награды Коннора. Несшие гроб солдаты осторожно опустили гроб в землю. Отец Грэхем, духовник семьи Фицджеральд, сотворил крестное знамение, поклонился, поднял горсть земли и бросил ее в могилу. – Земля к земле, прах к праху, – нараспев произнес он. Почетный караул принялся сворачивать флаг, которым был накрыт гроб, пока он не превратился в аккуратный треугольник. В обычных обстоятельствах молодой кадет отдал бы его вдове со словами: «Мэм, от имени президента Соединенных Штатов». Но не сегодня. Сегодня он, чеканя шаг, подошел к президенту США и передал флаг ему. Морские пехотинцы дали залп салюта. Том Лоренс с флагом в руках обошел могилу и остановился перед вдовой: – От имени благодарной страны передаю вам флаг Республики. Вас окружают друзья, которые хорошо знали вашего покойного мужа. Мне очень жаль, что я был лишен подобной привилегии. Президент склонил голову и вернулся на другую сторону могилы. Когда оркестр морской пехоты заиграл национальный гимн, он приложил правую руку к сердцу. Два человека, наблюдавших за церемонией с вершины холма, накануне прилетели из России. Они прибыли сюда не для того, чтоб скорбеть. Они вернутся в Санкт-Петербург и доложат, что их услуги здесь больше не нужны. Самолет президента Соединенных Штатов в московском аэропорту был встречен танками. Когда мрачный Лоренс спустился по трапу, на летном поле его, высунувшись из люка танковой башни, встретил маршал Бородин. Первым пунктом переговоров в Кремле было требование президента Зеримского о незамедлительном отводе войск НАТО от западных границ России. Потерпев поражение в Сенате, провалившем законопроект о разоружении, президент Лоренс понимает, что ему ни в коем случае нельзя соглашаться на ослабление позиций НАТО в Европе. Особенно теперь, когда новоизбранный сенатор Хелен Декстер неустанно клеймит его «красной марионеткой». С тех пор как в прошлом году Декстер ушла с поста директора ЦРУ, «чтобы бороться с ошибочной внешней политикой президента», ее упорно прочат в президенты. Мэгги в свитере и джинсах появилась на кухне, и Стюарт оторвался от «Сидней морнинг геральд». – Доброе утро, – сказала она. – Что пишут? – Зеримский при первой возможности начинает играть мускулами, – ответил Стюарт. – А вашему президенту остается только делать вид, что все в порядке. – Зеримский сбросил бы на Белый дом атомную бомбу, если бы был уверен, что ему это сойдет с рук, – сказала Мэгги, насыпая в миску кукурузные хлопья. – Доброе утро, – сонно сказала Тара, входя на кухню. Мэгги соскользнула с табуретки и нежно поцеловала дочь в щеку. – Съешь пока хлопьев, а я приготовлю тебе омлет. Ты и в самом деле не должна… – Мама, я – беременна, а не умираю от чахотки, – сказала Тара. – Я вполне обойдусь миской хлопьев. – Я понимаю, но только… – Успокойся, – перебила ее Тара. – Что интересного сегодня утром? – спросила она. – Дело, которое я веду в уголовном суде, попало в заголовки. На шестнадцатой странице. На коврик у двери что-то упало с глухим стуком. – Я принесу, – сказал Стюарт. Он забрал почту и принялся сортировать письма, большая часть которых была адресована ему. Пару писем он отдал Таре и пару Мэгги. Свою стопку он отодвинул в сторону, не желая жертвовать ради дел субботним спортивным разделом «Геральд». Прежде чем заняться почтой, Мэгги налила себе вторую чашку кофе. На обоих конвертах были американские марки. Сначала она вскрыла тот, что выглядел официальным. Ни Стюарт, ни Тара не сказали ни слова, когда она вынула из него чек на 227 000 долларов, подписанный министром финансов США. Как объяснялось в сопроводительном письме, это было пособие ей за потерю мужа, погибшего при исполнении служебных обязанностей. Мэгги вскрыла второй конверт – она сразу узнала шрифт древней пишущей машинки. Тара толкнула Стюарта локтем. – Ежегодное любовное послание от доктора Деклана О'Кейси, если я не ошибаюсь, – сказала она громким шепотом. – Интересно, как это он тебя здесь вычислил. – Мне тоже, – с улыбкой сказала Мэгги, разрывая конверт. Закончив читать, она воскликнула: – Господи Боже! Ему предложили пост декана математического факультета в Университете Нового Южного Уэльса, и он прилетает в Австралию, чтобы встретиться с проректором. – Отлично, – сказала Тара. – Ведь в конце концов, он – ирландец, симпатичный, и к тому же всегда обожал тебя. И как ты неоднократно рассказывала, папе вообще едва удалось отбить тебя у него. – Боюсь, что это не совсем так. Понимаешь ли, хоть он и был красив и прекрасно танцевал, с ним было скучновато. – Но ты всегда говорила мне… – Я знаю, что я тебе говорила, – перебила ее Мэгги. – И не надо на меня так смотреть, юная леди. – Ну, так скажите мне, когда доктор О'Кейси прилетает в Сидней? – сменил тему Стюарт. Мэгги еще раз перечитала письмо: – Пятнадцатого. – Но это же сегодня, – воскликнул Стюарт. – В котором часу? – В одиннадцать двадцать утра, – ответила Мэгги. – Если выедем через десять минут, еще успеем встретить его в аэропорту. Вы могли бы пригласить его пообедать с нами в пляжном кафе. Тара взглянула на мать, которую, судя по всему, эта идея вовсе не привела в восторг. – Даже если мы его пригласим, он откажется, – сказала она. – Ему надо готовиться к завтрашней встрече. – Но хоть попытайся, – сказала Тара. Мэгги сложила письмо, сняла фартук и изрекла: – Ты права, Тара. Она улыбнулась дочери и ушла наверх переодеться. Когда через десять минут она спустилась, Стюарт и Тара уже ждали ее в машине. – Мне так хочется познакомиться с Декланом. Даже его имя окружено романтическим ореолом, – сказала Тара. – Похожие чувства в свое время он вызывал и у меня, но не стал от этого более интересным человеком. – Разве не может быть так, – спросила Тара, – что по прошествии всех этих лет доктор О'Кейси стал веселым, грубоватым человеком, возлюбившим земные блага? – Сомневаюсь, – ответила Мэгги. – Скорее всего, он окажется надутым старикашкой. Подъезжая к аэропорту, Мэгги уже почти со страхом думала о предстоящей встрече с бывшим партнером по танцам. – Мам, хочешь я пойду с тобой? – спросила Тара. – Нет, спасибо, – ответила Мэгги. Она вылезла из автомобиля и быстрым шагом, чтобы не успеть передумать, направилась к раздвижным дверям. На табло значилось, что самолет авиакомпании «Юнайтед» из Чикаго приземлился в 11.20. Сейчас было 11.40. Мэгги принялась рассматривать выходивших пассажиров. Узнает ли она Деклана? Ведь они не виделись больше тридцати лет. Она подумала о том, что хорошо бы сейчас оказаться в пляжном кафе в Кронулле, выпить стакан «шардонне», а потом дремать на солнце, пока Тара и Стюарт катаются на серфе. В этот момент ее внимание привлек однорукий мужчина, быстрым шагом вышедший из зоны прилета. Ноги у Мэгги подкосились. Перед ней стоял человек, которого она никогда не переставала любить. Она чуть не упала в обморок. В глазах у нее стояли слезы. Мэгги не стала требовать объяснений. С ними можно и подождать. Она побежала ему навстречу, не замечая никого вокруг. Увидев ее, он улыбнулся такой знакомой улыбкой. – Боже мой, Коннор! – воскликнула она, протягивая к нему руки. – Скажи мне, что я не сплю. О Боже! Скажи мне, что это правда. Коннор крепко обнял ее правой рукой. Левый рукав был пуст. – Это и в самом деле я, моя дорогая Мэгги, – сказал он с сильным ирландским акцентом. – К сожалению, хоть президенты и могут почти все, если тебя убили, приходится исчезнуть на время и стать другим человеком. – Он отстранился и посмотрел на женщину, о которой вспоминал каждую минуту на протяжении последних шести месяцев. – Я решил стать доктором Декланом О'Кейси. Помню, ты как-то раз мне сказала, что ничего в жизни не хотела больше, чем называться миссис Деклан О'Кейси. У Мэгги по щекам текли слезы. – Но письмо, – сказала она. – Как тебе… – Да, я подумал, что тебе понравится эта деталь, – ответил Коннор. – Увидев в «Вашингтон пост» твою фотографию, где ты стоишь над могилой напротив президента, я подумал: «Деклан, мальчик мой, возможно, это твой последний шанс жениться на этой молодке Маргарет Берк из Ист-Сайда». – Он улыбнулся. – Так что, Мэгги? Выйдешь за меня замуж? – Коннор Фицджеральд, ты должен очень многое мне объяснить.